Стихи - [3]

Шрифт
Интервал

Тебя не просто раскроить —
ты — мускулы и злость.
Толпе не просто раздавить
твою грудную кость.
Ворота хрустнули… Скорей —
под крышу!
На карниз!..
Все как во времена царей,
во времена гробниц…

1961

ДОМИНО

О эпидемия игры,
с которой совладать нет силы,
о домино, во все дворы
занесены твои бациллы!
Сидят приверженцы твои,
гудят бульвары,
стонут скверы —
идут великие бои,
сражаются пенсионеры.
Замах — и видишь кузнеца.
Удар — и узнаешь рубаку.
Забито! Рыба! Два конца!
Аж взмокла на плечах рубаха.
Без перерыва на обед.
Два-два! — Как вдохновенны лица.
Пять-пять! — Служили много лет.
Шесть-шесть! — Пора повеселиться.
Гремят костями домино.
Кино? — По горло надоело.
Газеты? — Читаны давно.
Вот домино — другое дело.

1961

" Я предаю своих учителей, "

Я предаю своих учителей,
пророков из другого поколенья.
Довольно, я устал от поклоненья,
я недоволен робостью своей.
Нет, я их не желаю огорчать,
я не хочу, чтобы они старели,
спивались, разрушались и седели
и забывали истины вещать.
Спасибо им за каждый их урок,
спасибо за нелегкую науку,
спасибо им за каждый их упрек,
за похвалу,
но все пойдет не впрок,
когда на них не подниму я руку.
Но как мне этот узел развязать?
Я знаю наизусть их изреченья!
Неужто я обязан отрицать
их ради своего вероученья?
Молчу и не даюсь судьбе своей.
Стараюсь быть послушней и прилежней.
Молчу. Но тем верней и неизбежней
я предаю своих учителей.

1962

" Изжил себя эпистолярный жанр. "

Изжил себя эпистолярный жанр.
Пропало это древнее искусство.
А было где излить сердечный жар,
продемонстрировать изящность вкуса.
Нет базы для высокопарных слов.
Уже давно демократична фраза,
давно подведена другая база,
и этим недоволен только сноб.
Под Новый год бегут по проводам,
презрев температурные ненастья,
мильон стереотипных телеграмм:
«здоровья»
тчк
«успехов».
«счастья».
Что ж, были свечи. После — керосин.
Почти что не нужны электроплитки.
Попробовал бы нынче Карамзин
излить себя в коротенькой открытке!
Что Карамзин, когда великий Блок,
согласно очень странному закону,
как пишут современники, не мог
освоить разговор по телефону.
Забыв, что здесь совсем другой контакт,
он в трубку говорил, как проповедник.
Потом молчал. Все выглядело так,
как будто где-то рядом собеседник.
Здесь за столом он только что сидел,
привстал к окну, готовый слушать
снова…
«Да-да»,
«Конечно»,
«Нет» — такого слога
великий Блок освоить не сумел.

1962

" Собаку переехала полуторка. "

Собаку переехала полуторка.
Собака терпеливо умирала.
Играли дети. Люди шли по улице.
Шли мимо, а собака умирала.
Я взял полураздавленного пса.
Я удивился на жестокость эту,
с проезжей части оттащил к кювету,
где пёс скончался через полчаса.
Я прибыл в этот городок вчера.
Гремели поезда. Мели метели.
Здесь рано наступали вечера.
Здесь на столбах плафоны не горели.
Здесь рано наступали вечера…
Заигранно, как старая пластинка,
скрипели ставни, пели флюгера,
в помойках возле каждого двора
хрипели доморощенные динго.
Им объявили смертную борьбу —
придумали отстрелы и облавы.
Здесь дети часто слышали стрельбу
и знали, что она не для забавы,
что будет безопаснее играть,
ходить из школы, ездить на салазках…
Естественно, кто думал о собаках,
когда им приходилось умирать?!
Я выглядел изрядным чудаком
на местном фоне всей охоты псовой.
Простительно. Я человек был новый,
поскольку не был с городом знаком
и с этой жизнью, зимней и суровой.

1963

ФЛАМИНГО

Л. Мартынову

Может быть, с Ганга, а может быть, с Инда
к Курьгальджинскому озеру прилетают фламинго.
Не белые лебеди, не серые гуси —
фламинго,
единственные в Союзе.
Может быть, с Инда, а может быть, с Ганга
прилетают.
Но странно, какая приманка,
что привлекает их в этом озере дальнем,
в этом климате, резко континентальном?
А чудес в Кургальджинском районе немало,
там шныряют ондатры, кричат пеликаны,
словно угли под ветром, расцветают тюльпаны,
и несутся полынною степью сайгаки,
быстроногие, словно борзые собаки.
Много редкостных тварей, много всяких диковин,
только вот до фламинго — куда далеко им!
Так хотел я увидеть в зарослях камышиных
этих птиц, бело&розовых, длинноногих.
Только очень нужны в Казахстане машины,
только очень длинны в Казахстане дороги.
Мне усталые говорили мужчины:
— Нет, не можем никак предоставить машины.
Вот отсеемся, свалим такую заботу,
вот тогда приезжайте, устроим охоту.
А покамест у нас установка иная,
а пока не мешайте — у нас посевная.
Я вздыхал, огорчённо фуражку снимая:
— Да, конечно… конечно… Важней посевная! —
Я случайно подумал: вдруг это несложно
посмотреть на фламинго.
Вдруг это возможно…
И ходил я по пашне за тракторами
и в хозяйственные вопросы совался,
всякими данными интересовался —
весновспашкою, зябью, занятыми парами.
И, сказать откровенно, в заботах серьёзных —
в бытовых,
в культмассовых,
в хлеборобных
забывал я этих красавиц сезонных,
забывал я об этих телах инородных,
Но ложился я спать — начинали мне сниться
в тишине щитовых совхозных гостиниц
элегантные, розовокрылые птицы,
танцевавшие медленный&медленный танец…
Вот и всё. Всё, что было. А я улетаю.
Что не видел фламинго — не сокрушаюсь..
Только жаль одного — насовсем улетаю.
— Вы вернётесь? — Вернусь! (Просто
так соглашаюсь.) —
Пассажиры несут рюкзаки, чемоданы,
и перед тем, как оставить земные заботы,

Еще от автора Станислав Юрьевич Куняев
Мои печальные победы

«Мои печальные победы» – новая книга Станислава Куняева, естественно продолжающая его уже ставший знаменитым трехтомник воспоминаний и размышлений «Поэзия. Судьба. Россия».В новой книге несколько основных глав («Крупнозернистая жизнь», «Двадцать лет они пускали нам кровь», «Ритуальные игры», «Сам себе веревку намыливает») – это страстная, но исторически аргументированная защита героической и аскетической Советской эпохи от лжи и клеветы, извергнутой на нее из-под перьев известных еврейских борзописцев А.


К предательству таинственная страсть...

Станислав Юрьевич Куняев рассказывает о «шестидесятниках». Свой взгляд он направляет к представителям литературы и искусства, с которыми был лично знаком. Среди них самые громкие имена в поэзии: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Роберт Рождественский.


Жрецы и жертвы холокоста. История вопроса

Понятие «холокост» (всесожжение) родилось несколько тысячелетий тому назад на Ближнем Востоке во времена человеческих жертвоприношений, а новую жизнь оно обрело в 60-х годах прошлого века для укрепления идеологии сионизма и государства Израиль. С той поры о холокосте сочинено бесконечное количество мифов, написаны сотни книг, созданы десятки кинофильмов и даже мюзиклов, организовано по всему миру множество музеев и фондов. Трагедия европейского еврейства легла не только в основу циничной и мощной индустрии холокоста, но и его расисткой антихристианской религии, без которой ее жрецы не мыслят строительства зловещего «нового мирового порядка».История холокоста неразрывно связана с мощнейшими политическими движениями нового времени – марксизмом, сионизмом, национал-социализмом и современной демократией.


Наш Современник, 2004 № 05

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шляхта и мы

Впервые журнальный вариант книги «Шляхта и мы» был опубликован в майском номере журнала «Наш современник» за 2002 год и эта публикация настолько всколыхнула польское общественное мнение, что «Московские новости» в июне того же года писали: «Польша бурлит от статьи главного редактора «Нашего современника». Польские газеты и журналы начали дискуссию о самом, наверное, антипольском памфлете со времён Достоевского Куняева ругают на страницах всех крупных газет, но при этом признают – это самая основательная попытка освещения польско-русской темы».В России книга стала историческим бестселлером, издавалась и переиздавалась в 2002-ом, в 2003-ем и в 2005 годах, а в 2006-ом вышла в издательстве «Алгоритм» под названием «Русский полонез».


Любовь, исполненная зла

Журнальная редакцияПредставляем новую работу Ст. Куняева — цикл очерков о судьбах русских поэтов, объединённых под названием «Любовь, исполненная зла…» Исследуя корни трагедии Николая Рубцова, погибшего от руки любимой женщины, поэтессы Дербиной, автор показывает читателю единство историко культурного контекста, в котором взаимодействуют с современностью эпохи Золотого и Серебряного Веков русской культуры. Откройте для себя впечатляющую панораму искусства, трагических противоречий, духовных подвигов и нравственных падений, составляющих полноту русской истории XIX–XX веков.Цикл вырос из заметок «В борьбе неравной двух сердец», которые публиковалась в первых шести номерах журнала "Наш современник" за 2012 год.