Стихи - [12]

Шрифт
Интервал

рассчитывать опасное движенье,
не торопясь угадывать во мгле
ведущее к ночлегу направленье.
Я вовремя почувствую беду,
страх одолею и отпряну в страхе,
а если где-то кожу обдеру,
все заживает, словно на собаке.
Я рад, что тело на краю земли
все испытанья выдержало с честью.
Окрепли ноги, руки обросли
какой-то золотистой шерстью.
Как изменилось тело! Но душа
не может быть иной, хоть лезь из кожи.
Она во власти суеверной дрожи
в ночной простор глядит, едва дыша.
Не замечая быстротечных дней,
она живет иными временами,
и будущее властвует над ней,
и прошлое преследует тенями.
Нет-нет услышу: с милыми людьми
(на что ей эти реки, эти горы!)
она ведет немые разговоры,
глядит в слезах в родимые просторы,
в другие ночи и другие дни.

1969

" Голубь ворочается в гнезде "

Голубь ворочается в гнезде,
горная речка скулит по&собачьи.
Где бы ты ни был, мой друг, тебе
я в этот вечер желаю удачи.
Шум водопада стоит в ушах,
переполняет меня постепенно.
Малые дети на ишаках
едут домой с охапками сена.
Вспыхнула искоркою звезда,
горестно закричали птахи:
малый птенец упал из гнезда,
смотрит на человека в страхе.
Без толку, глупый, чего пищать?
Если уж вылупился — что делать?
Мир не удастся перекричать,
жизнь не получится переделать.
Что&то случилось: с недавних пор
я полюбил бессловесных тварей…
На горизонте вершины гор
медленно тают в розовой хмари.
Там золотится Афганистан,
тянется в Индию черная складка
мимо зеленой горы Чильдухтар
к снежным россыпям Туполанга.
Множество самых прекрасных чувств
время смело, словно листьев груду,
только шиповника алый куст,
странное дело, не позабуду.
Как он зацвел на исходе дня
цветом пламенным и воздушным
и растерял лепестки огня
в мире нежном и равнодушном.
А в камыше цикады звенят,
возле арыка шакалы воют.
Чувствую: время придет — и меня
воздух родины успокоит.
Что-то я недоволен собой,
мысли заняты посторонним.
Все осторожничаю с судьбой,
словно я заболел здоровьем.
Чтоб не сломаться в заботах дней,
не вспоминается нам о смерти.
Несколько милых душе людей —
вот что нас держит на белом свете.
Пламя свечи. Шорох травы.
Южное небо. Ветер. Прохлада.
Тихо сливается шум в крови
с шумом горного водопада.

1968

" Если час удавалось урвать — "

Если час удавалось урвать —
все заботы свои, все печали
забывала усталая мать
за игрой на разбитом рояле.
Вырывался из комнаты Григ,
серебром заполняя округу,
а под окнами слезы и крик —
пьяный Витя калечит подругу.
Уходила в туманы война,
кое&как оживала Россия,
а подростка сводила с ума
то одна, то другая стихия.
Черно-белые клавиши, Лист,
девятнадцатый век, тарантелла…
А на улице гомон и свист:
мол, пора собираться на дело!
Музыкальный и уличный шум,
жизнь и слово… Веселая жалость,
что сложилась судьба наобум,
что высокое с низким смешалось.
С той поры и пошла колея,
завязались в душе два начала,
две струи…
И всеядность моя
то губила меня, то спасала…

1970

" Я спринтером некогда был. "

Я спринтером некогда был.
Упрешься шипами в колодки,
спружинишь — и выплеснешь пыл
под выстрел стартера короткий.
Сто метров — не бег, а полет,
несешься, и мира не видишь,
и падаешь грудью вперед,
чтоб все-таки выиграть финиш!
Но время прошло, и теперь
мне эти привычки не милы.
Мне ближе уменье терпеть
и точно рассчитывать силы.
Недаром я нежно смотрю
на медленный бег марафонца,
когда, потемневший от солнца,
он тень догоняет свою.

1970

" В бору шумит весенний ветр, "

Мы — дети страшных лет России…

А. Блок
В бору шумит весенний ветр,
его дыханье все влажнее…
Мы — тоже дети страшных лет,
и неизвестно, чьи страшнее.
Когда в дыму горел вокзал,
и мать металась вдоль перрона, —
я сам от смерти уползал
и, как щенок, из&под вагона,
выглядывал на белый свет
«в его минуты роковые»…
Да что там! Не было и нет
благих и безмятежных лет
у нашей матери — России.
В огне побед, в дыму клевет,
в объятьях славы и позора
мы жили… Но глядел весь свет
на нас, не отрывая взора.
Опять весна и синева!
Гуляют по сосновым чащам
ветра, и старая трава
горит в огне животворящем.
Не пряча глаз — вглядись в судьбу:
увидишь знак преодоленья,
начертанный на чистом лбу
у молодого поколенья.
Живи, мой сын! На белый свет
гляди пристрастными глазами,
прокладывай в пространстве след
и знай: вы дети новых лет!
Каких? — вы разберетесь сами!

1971

" Отспорила. Отбушевала. "

Отспорила. Отбушевала.
Сгорела чуть ли не дотла…
Каких умов завоевала!
Каких сердец не сберегла!
Одни вопросы и ответы…
Но, ненавидя и любя,
твои пророки и поэты
не в силах выразить тебя.
Настолько ты непостижима,
что, ради Бога, — отпусти!
Ловить все, что неуловимо,
я не могу… Прощай. Прости.
Ты снова жаждешь откровенья?
Родного сына пожалей!
Он просит одного: забвенья
от бедной памяти своей.

1971

" Выйду в ночь и на зимнем ветру "

Выйду в ночь и на зимнем ветру
в окружении темных заборов
я такой разговор поведу —
самый горький из всех разговоров.
Я люблю этот город! Но что
в нем меня и томит, и тревожит —
он поймет меня лет через сто,
а сегодня при жизни — не может.
Я его понимаю — о чем
говорят переулки и липы,
прислоняюсь к воротам плечом,
нежно слушаю древние скрипы.
Я ему говорю: — Почему
ты как сына меня не приветил? —
А в ответ, устремляясь во тьму,
в парке воет полуночный ветер
и бесшумно поземку струит
в громоздящихся к небу кварталах,

Еще от автора Станислав Юрьевич Куняев
Мои печальные победы

«Мои печальные победы» – новая книга Станислава Куняева, естественно продолжающая его уже ставший знаменитым трехтомник воспоминаний и размышлений «Поэзия. Судьба. Россия».В новой книге несколько основных глав («Крупнозернистая жизнь», «Двадцать лет они пускали нам кровь», «Ритуальные игры», «Сам себе веревку намыливает») – это страстная, но исторически аргументированная защита героической и аскетической Советской эпохи от лжи и клеветы, извергнутой на нее из-под перьев известных еврейских борзописцев А.


Жрецы и жертвы холокоста. История вопроса

Понятие «холокост» (всесожжение) родилось несколько тысячелетий тому назад на Ближнем Востоке во времена человеческих жертвоприношений, а новую жизнь оно обрело в 60-х годах прошлого века для укрепления идеологии сионизма и государства Израиль. С той поры о холокосте сочинено бесконечное количество мифов, написаны сотни книг, созданы десятки кинофильмов и даже мюзиклов, организовано по всему миру множество музеев и фондов. Трагедия европейского еврейства легла не только в основу циничной и мощной индустрии холокоста, но и его расисткой антихристианской религии, без которой ее жрецы не мыслят строительства зловещего «нового мирового порядка».История холокоста неразрывно связана с мощнейшими политическими движениями нового времени – марксизмом, сионизмом, национал-социализмом и современной демократией.


К предательству таинственная страсть...

Станислав Юрьевич Куняев рассказывает о «шестидесятниках». Свой взгляд он направляет к представителям литературы и искусства, с которыми был лично знаком. Среди них самые громкие имена в поэзии: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Роберт Рождественский.


Наш Современник, 2004 № 05

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шляхта и мы

Впервые журнальный вариант книги «Шляхта и мы» был опубликован в майском номере журнала «Наш современник» за 2002 год и эта публикация настолько всколыхнула польское общественное мнение, что «Московские новости» в июне того же года писали: «Польша бурлит от статьи главного редактора «Нашего современника». Польские газеты и журналы начали дискуссию о самом, наверное, антипольском памфлете со времён Достоевского Куняева ругают на страницах всех крупных газет, но при этом признают – это самая основательная попытка освещения польско-русской темы».В России книга стала историческим бестселлером, издавалась и переиздавалась в 2002-ом, в 2003-ем и в 2005 годах, а в 2006-ом вышла в издательстве «Алгоритм» под названием «Русский полонез».


Любовь, исполненная зла

Журнальная редакцияПредставляем новую работу Ст. Куняева — цикл очерков о судьбах русских поэтов, объединённых под названием «Любовь, исполненная зла…» Исследуя корни трагедии Николая Рубцова, погибшего от руки любимой женщины, поэтессы Дербиной, автор показывает читателю единство историко культурного контекста, в котором взаимодействуют с современностью эпохи Золотого и Серебряного Веков русской культуры. Откройте для себя впечатляющую панораму искусства, трагических противоречий, духовных подвигов и нравственных падений, составляющих полноту русской истории XIX–XX веков.Цикл вырос из заметок «В борьбе неравной двух сердец», которые публиковалась в первых шести номерах журнала "Наш современник" за 2012 год.