Стихи и песни - [11]

Опять начинаю с Пицунды.

С тебя на песке.

"Ах, как я кричал когда-то…"

Ах, как я кричал когда-то:

— Вашу мать… концы и кранцы.

Бродят по военкомату

одноногие афганцы.

Их суровые медали

однозвучны и негромки.

Их клевать не перестали

похоронки… похоронки…

Знать бы, что чему основа,

что бедою отбелило.

Может, не случилось снова

то, что было, то, что было.

Может, кануло б с концами

и ушло дурными снами

то, что делали с отцами

и что с нами, и что с нами.

Не пришедших на свиданье —

тех, кто с горечью повенчан,

одарите за страданья

и воздайте за увечья!

Но куда что подевалось,

будь я проклят, в самом деле.

Глупые — навоевались.

Умные — разбогатели.

"В моих ушах, контуженных войной…"

В моих ушах,

контуженных войной,

не гул, не звон,

а чей-то позывной.

Но чей он

и который это год —

я все забыл:

и ключ, и гриф, и код.

В моих ногах

осколки прежних лет.

Они со мной

покинут этот свет,

и вместе с ними

выйдут из огня

тот, кто стрелял,

и тот, кто спас меня.

В моих зрачках

(не я тому виной,

что жив остался,

просто я связной

меж теми, кто живут

и кто мертвы) —

в моих зрачках

зеленый цвет травы.

…Я все, что смог,

скребком годов соскреб.

Я не берег,

не подставлял свой лоб.

Не коротал

в чужой рубахе дни

и был в окопах

всем другим сродни.

В предчувствии

начала и конца —

светлее день

спокойного лица,

уверенней разжатая рука,

добрее уходящая строка.

Иду на дно

и не иду ко дну…

Так две реки

сливаются в одну,

чтоб, растворившись в море

                                         навсегда,

плыла освобожденная

                                 вода.

Тридцать лет спустя

Если б душа

отделялась от тела,

сколько бы чаек

ко мне прилетело.

Сколько бы ласточек

в окна влетало.

Сколько б коней

в дом тропу протоптало.

Если б душа

отделялась от тела,

я не ходил бы тайком

на Пастера,

в дом, где живут

все друзья неживые.

Где не лежат

и цветы полевые.

Может, потом

и случится такое,

там, за неслышной

подземной рекою,

на перевозе,

где лодочник желтый

знает, зачем

и откуда пришел ты.

Но на земле

не случается чуда.

Тот, кто погиб,

не приходит оттуда.

Были юнцами.

Не стали старее.

Тех, что погибли,

считаю храбрее.

Может, осколки их

были острее?

Может, к ним пули

летели быстрее?!

…Дальше продвинулись.

Дольше горели.

Тех, что погибли,

считаю храбрее.[4]

Земля

Ее топтали нелюди.

По ней катком прошли.

И в наростах,

и в наледи —

прекрасен лик земли.

Ее сжигали заживо

и снова жгли и жгли.

И в трещинах,

и в скважинах —

прекрасен лик земли.

В нее взрывными тромбами

заряды мин легли.

В лицо швыряли бомбами —

прекрасен лик земли.

И как бы ни корежили,

до мантии трясли —

зазеленело крошево.

Прекрасен лик земли.

Ничто на ней не вымерзло,

ничто не извели.

Всех вывела.

Всех вынесла.

Прекрасен лик земли.

Так много перемолото

меж «завтра»

и «вчера»,

что океаны молоды,

а мать-земля

стара.

Наследство

За то, что ждал так долго,

навек достались мне:

связной с письмом из дома

на каменном коне,

ожившей гильзы порох

в истлевшей кобуре,

черемуховый шорох

на выцветшем ковре.

Да мамина ограда,

осевшая к весне.

Не так уж много надо,

как выяснилось, мне.

"Что-то все у меня не ладится…"

Что-то все у меня не ладится.

То весною зима приластится,

То зимой, в декабре, за стеклами

Птиц обманут ветрами теплыми.

Что-то все у меня навыворот.

То за горькую правду выпорют,

То за самую малость малую

Вдруг погладят рукой беспалою.

Да и сам-то я, словно маленький,

То с достоинством губы выпячу,

То, зарывшись в подоле маменьки,

Чтобы люди не знали, выплачусь.

Где ж вы, деды морозы добрые?

Вы такие ж, как я, бездомные.

Где ж ты, палочка выручальная?

Ты такая ж, как я, случайная.

Не встречались вы на роду моем.

Вас такие ж, как я, придумали.

Новогоднею ночью бесснежною,

Чтоб вы стали людской надеждою.

На старых дорогах

В. Субботину

Нет, не мушмула меня звала,

не миндаль, не белых два крыла,

не весенний ветер декабря,

не крутая — в штопоре — дорога.

Ты не доставала до стола,

ты еще спокойным сном спала

в час, когда военная тревога

всколыхнула наши якоря

и рукою жесткой провела

по рядам, в строю застывшим строго.

Разве новогодняя трава,

хмель ветров, лимонная листва,

разве даже моря синева

стали бы причиною разлуки?

Но имеет высшие права

край, где бинтовалась голова.

Он развел всевластно наши руки,

он тебе вернул мои слова.

Полные и горечи и муки.

Крымский край!

Пути моих друзей

Высохшие Семь Колодезей,

неизвестный лейтенант Варлей.

Эльтиген и ночи Дуванкоя.

Здесь ребенок знает про такое,

здесь земля матросских сыновей,

здесь могила моего покоя,

и начало юности моей.

1948

Бранденбургские кони

Когда начинаются войны

и сыплются первые мины,

последних признаний достойны,

в теплушки садятся мужчины.

Одною обувкой обуты,

едины одною заботой,

теперь они заняты будут

одною и той же работой.

Теперь они точно поделят

двухвёрстку земли на квадраты

и будут по метру в неделю

ползти на обратные скаты.

И как бы земля не дрожала

и как бы она не горела,

и сколько бы в ней ни лежало

упавших за правое дело, —

пока кровенеют закаты,

в дыму погребальном лощины, —

садятся в теплушки мужчины,

ползут на обратные скаты.

О, если б моря обмелели

и твердь распахнулась земная —

живым не хватило б молелен,

чтоб мёртвых назвать поминая.

Живым не хватило бы зданий

для досок мемориальных.

Правительствам — оправданий

за лживость коней триумфальных.

Но свет фанерных звёзд —