Стихи - [3]

В щели его черепа, поют свою песню,

И она ему снится звенящей музыкой.

Как это сладко — спать, отстрадавши

Сон, распасться на свет и прах,

Больше не быть, от всего отсечься,

Уплыть, как вздох ночной тишины,

В царство спящих. В преисподнее братство

Мертвых. В высокие их дворцы,

Где палаты сменяют одна другую,

В их застолья, в их праздники без конца,

Где темное пламя встает в светильниках,

Где звонким золотом — струны лир,

А в высоких окнах — морские волны

И зеленеющие луга, выцветающие в даль.

Он улыбается из пустого черепа,

Он спит, как бог, осиленный сладким сном.

Черви набухают в открытых ранах

И, сытые, тащатся через красный лоб.

Расщелина сходит ко дну оврага.

Он спит на цветах. И устало клонит

Рану, как чашу, полную крови,

Льющей темнобархатно-розовый свет.

Дерево

Возле канавы у края луга

Стоит дуб, исковерканный и старый,

В дуплах от молний, изгрызен бурей,

Черный терн и крапива у корней.

Душным вечером собирается гроза —

Он высится, синий, неколеблемый ветром.

Праздные молнии, бесшумно вспыхивая

В небе, сплетают ему венец.

Ласточки стаями мчатся понизу,

А поверху сброд летучих мышей

Кружится над голым, выжженным молнией,

Суком, отросшим, как виселичный глаголь.

О чем ты думаешь, дуб, в вечерний

Час грозы? О том, как жнецы,

Отложив серпы, отдыхают в полдень

В тени, и по кругу ходит бутыль?

Или о том, как они когда-то

Человека повесили на твоем суку —

Стиснулась удавка, вывихнулись ноги,

И синий язык торчал изо рта?

И висел он лето и зиму,

В переплясе на ледяном ветру,

Словно ржавый колокольный язык,

Ударяясь в оловянное небо.

Луи Капет > [1]

Стук барабанов вкруг эшафота.

Эшафот крыт черным, как гроб.

На нем машина. Доски разомкнуты,

Чтобы вдвинуть шею. Вверху — острие.

Все крыши в зеваках. Красные флаги.

Выкрикивают цены за места у окон.

Зима, но люди в поту.

Ждут и ворчат, стискиваясь теснее.

Издали шум. Все ближе. Толпа ревет.

С повозки сходит Капет, забросанный

Грязью, с растрепанной головой.

Его подтаскивают. Его вытягивают.

Голова в отверстии. Просвистела сталь,

И шея из доски отплевывается кровью.

Зима

Зима врастяжку. По ровной глади

Голубые снега. На дорогах стрелки

Вытянулись, показывая друг другу вслед

Лиловое безмолвие горизонта.

Четыре дороги, все — в пустоту,

Скрестились. Кусты — как стынущие нищие.

Красная рябина блестит печально,

Как птичий глаз. Четыре дороги

Застыли на миг пошептать ветвями

И вновь вперед, в четыре одиночества,

На север и юг, на восток и запад,

Где небо к земле придавило день.

Земля из-под жатвы горбом, как короб

С треснувшей плетенкой. Белою бородой

Она щетинится, как солдат после боя —

Сторож над мертвыми после жаркого дня.

Снег бледнее и день короче.

Солнце дышит с низких небес

Дымом, которому навстречу талый

Лед горит, как красный огонь.

Вечер

День потонул в червонном багрянце.

Река бела небывалой гладью.

Движется парус. У руля, как вырезанный,

Лодочник высится над большой кормой.

На всех островах в прозрачное небо

Вскинулся красный осенний лес,

И шелест веток из темных омутов

Отзывается дрожью кифарных струн.

Сумрак, сумрак разливается вширь,

Как синее вино из опрокинутой чаши.

А поодаль стояла окутанная в черное,

На высоких котурнах большая ночь.

Крестный ход

Бескрайний край, где лето и ветер,

И ветру вверились светлые облака,

Где зреет золотом желтое жито

И связанная в снопы высыхает рожь.

Земля туманится и дрожит

В запахах зеленых ветров и красных

Маков, которые уронили головы

И ярко горят от копны к копне.

Проселок выгнулся в полукруглый мост

Над свежей волной и белыми каменьями

И длинными водорослями в длинных

Струях под солнцем, играющим в воде.

Над мостом возносится первая хоругвь,

Пылая пурпуром и золотом. Оба

Конца ее с кистями справа и слева

Держат причетники в выцветших стихарях.

Слышится пение. Младший клир

С непокрытыми головами шествует

Впереди прелатов. Старинные, благолепные

Звуки над нивами разносятся вдаль.

В белых одежках, в маленьких веночках

Маленькие певчие истово поют;

И взмахивают кадилами мальчики

В красных сутанах и праздничных шлыках.

Алтарные движутся изваяния,

Мариины раны сияют в лучах,

И близится Христос с деревянным желтым

Лицом под сенью пестроцветных венков.

Под навесом от солнца блещет епископская

Митра. Он шагает с пением на устах,

И вторящие голоса диаконов

Возносятся в небо и разносятся по полям.

Ковчежцы сверкают вкруг старых мантий.

Дымят кадила тлением трав.

Тянется шествие в пышности полей.

Золото одежд выцветает в прожелть.

Шествие все дальше. Пение все тише.

Узенькая вереница втягивается в лес,

И он, зеленый, блещущую глотает

Темными тропами златодремлющей тишины.

Полдень настает. Засыпают дали.

Ласточки полосуют глубокий воздух.

И вечная мельница у края неба

Тянется крыльями в белые облака.

Госпиталь. II

Опускается мрачный вечер. Тупо

Они вкорчиваются в подушки. С реки

Наползает холодный туман. Бесчувственно

Они внемлют молитвословиям мук.

Медленная, желтая, многоногая

Наползает в их постели горячка.

И они в нее глядят, онемелые,

И в зрачках их — выцветшая тоска.

Солнце тужится на пороге ночи.

Пышет жар. Они раздувают ноздри.

Их палит огонь,

Красный круг взбухает, как пузырь.

Там, над ними, Некий на стульчаке

Ими правит жезлом железным,

А под ними роют в жаркой грязи

Черные негры белую могилу.