Стихи - [13]

Скрипящих мокрых мачт.

О, ты была больна, бледна, белее мела.

Но ты смеялась так безудержно, так смело,

Как будто впереди

Весь наш пройденный путь, все молодые годы,

Все солнечные дни, не знавшие невзгоды,

Вся музыка в груди…

Повисли паруса. И за оснасткой брига

Был виден дикий край, открытый Америго,

Песчаный, мертвый холм.

А дальше был конец… Прощай, Манон, навеки!

Я пальцы наложил на сомкнутые веки

В отчаянье глухом.

Потом рассказывал я в гавани галерной,

В трактире мерзостном, за кружкою фалерно,

Про гибельную страсть.

Мой слушатель, аббат в поношенной сутане,

Клялся, что исповедь он сохраняет втайне,

Но предпочел украсть,

Украсить мой рассказ ненужною моралью.

И то, что было нам счастливой ранней ранью,

Низвержено во тьму,

Искажено ханжой и силе жизни чуждо.

Жизнь не кончается, но длится! Так неужто

Вы верите ему?

Не верьте! Мы живем. Мы торжествуем снова.

О жалкой участи, о гибели — ни слова!

Там, где-то далеко,

Из чьей-то оперы, со сцены чужестранной,

Доносится и к вам хрустальное сопрано —

Поет Манон Леско.

^<1974>

^{Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.}

НАДПИСЬ НА КНИГЕ

Белле Аxмадулиной

Кому, как не тебе одной,

Кому, как не тебе единственной —

Такой далекой и родной,

Такой знакомой и таинственной?

А кто на самом деле ты?

Бесплотный эльф? Живая женщина?

С какой надзвездной высоты

Спускаешься и с кем повенчана?

Двоится облик. Длится век.

Ничто в былом не переменится.

Из-под голубоватых век

Глядит не щурясь современница.

Наверно, в юности моей

Ты в нашу гавань в шторме яростном

Причалила из-за морей

И просияла белым парусом.

^<1974>

^{Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.}

«Не трактир, так чужая таверна…»

Белле Аxмадулиной

Не трактир, так чужая таверна.

Не сейчас, так в столетье любом.

Я молюсь на тебя суеверно,

На коленях и до полу лбом.

Родилась ты ни позже, ни раньше,

Чем могла свою суть оценить.

Между нами, дитя-великанша,

Протянулась ничтожная нить.

Эта нить — удивленье и горечь, —

Сколько прожито рядом годов

В гущине поэтических сборищ,

Где дурак на бессмертье готов!

Не робей, если ты оробела.

Не замри, если ты замерла.

Здравствуй, Чудо по имени Белла

Ахмадулина, птенчик орла!

^<1974>

^{Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.}

ВСЁ КАК БЫЛО

Ты сойдешь с фонарем по скрипучим ступеням,

Двери настежь — и прямо в ненастную тишь.

Но с каким сожаленьем, с каким исступленьем

Ты на этой земле напоследок гостишь!

Всё как было. И снова к загадочным звездам

Жадно тычется глазом слепой звездочет.

Это значит, что мир окончательно создан,

И пространство недвижно, и время течет.

Всё как было! Да только тебя уже нету.

Ты не юн, не красив, не художник, не бог,

Ненароком забрел на чужую планету,

Оскорбил ее кашлем и скрипом сапог.

Припади к ней губами, согрей, рассмотри хоть

Этих мелких корней и травинок черты.

Если даже она — твоя смертная прихоть,

Всё равно она мать, понимаешь ли ты?

Расскажи ей о горе своем человечьем.

Всех, кого схоронил ты, она сберегла.

Всё как было… С тобою делиться ей нечем.

Только глина, да пыль у нее, да зола.

^{28 октября 1945}

^{Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.}

ЗЕРКАЛО

Я в зеркало, как в пустоту,

Всмотрелся, и раскрылась

Мне на полуденном свету

Полнейшая бескрылость.

Как будто там за мной неслась

Орава рыжих ведьм,

Смеялась, издевалась всласть,

Как над ручным медведем.

Как будто там не я, а тот

Топтыгин-эксцеленца

Во славу их — вот анекдот! —

Выкидывал коленца.

Но это ведь не он, а я

Не справа был, а слева,

И под руку со мной — моя

Стояла королева.

Так нагло зеркало лгало

С кривой ухваткой мима.

Всё было пусто и голо,

Сомнительно и мнимо.

^<1973>

^{Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.}

НОВЫЙ ГОД

Приходит в полночь Новый год,

Добрейший праздник,

Ватагу лютых непогод

Весельем дразнит,

И, как художник-фантазер,

Войдя в поселок,

На окнах вызвездил узор

Абстрактных елок.

Студит шампанское на льду

И тут же, с ходу,

Три ноты выдул, как в дуду,

В щель дымохода.

И, как бывало, ночь полна

Гостей приезжих,

И что ни встреча — то волна

Открытий свежих,

И, как бывало, не суля

Призов и премий,

Вкруг Солнца вертится Земля,

Движется время.

А ты, Любовь, тревожной будь,

Но и беспечной,

Будь молодой, как санный путь,

Седой — как Млечный.

Пускай тебе хоть эта ночь

Одна осталась, —

Не может молодость помочь,

Поможет старость!

^<1974>

^{Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.}

КОНЬКИ

В старом доме камины потухли.

Хмуры ночи и серы деньки.

Музыканты приладили кукле,

Словно струны, стальные коньки,

И уснула она, улизнула,

Звонкой сталью врезается в лед.

Только музыка злится, плеснула

Стаю виолончелей вперед.

Как же виолончели догнать ей,

Обогнать их с разгона в объезд,

Танцевать в индевеющем платье

На балу деревянных невест?

Как мишень отыскать в этом тире,

В музыкальном, зеркальном раю,

Ту — единственную в целом мире,

Еле слышную душу свою?

В целом мире просторно и тесно.