Стезя - [35]

Терпели Бам и Целина,

И вся – на донце стакана! –

Россия остальная…

Теперь в верхах – раздор, «война»,

В низах – густая тишина.

Чиновничьи препоны.

Не открестившись от вина,

С надеждой крестится страна

На древние иконы...

Вот так вблизи от большака

Сидел я. Плыли облака.

И жаворонки пели.

Что в этот час решал ЦК,

Не знал. Но местный наш РК

Держался за портфели.

Прогнали стадо. По земле

Скользнула тень – пастух в седле:

«Здорово ночевали!»

Потом огни зажглись в селе

И я, грустя, мечтал во мгле

Хотя б о сеновале...

1988

Хаим Фаич

За Урал от фашистов бежал,

Так и прибыл к нам – рвань да заплаты.

Но прознали: шинок содержал

В городишке каком-то, в Карпатах.

– Хаим Фаич, а где сыновья?

На кровавых фронтах – не иначе?

– Ах, судьба...Прозябают, как я... –

И ни слова. Трясется от плача.

Вот с молитвой в полуденный час

Он у печки сидит, подвывая.

Жалко бабам – платочки у глаз:

Что поделаешь – вера такая!

Кто лепешку несет, кто пирог.

И не верят глазам христиане:

Бьется в печке сивушный дымок,

Будто дьявол, монеты чеканя.

Долго наши захватчиков бьют.

И в селе, что ни день, похоронки.

Стон вселенский. И горькую пьют.

Пристрастились подростки и женки.

Вот уж пушки кончают пальбу,

И в Карпатах цветут эдельвейсы.

Хаим громче ругает судьбу,

Распушив благородные пейсы.

Вот он скорбно бредет по селу

В живописном немыслимом горе.

Вот, как Яхве, мерцает в углу –

Со зловещей звездою во взоре.

1989

Вспоминая Рубцова

Осенний сквер прохладою бодрил,

И битый час, нахохлившись над книжкой,

Я что-то бодро к сессии зубрил,

А он курил, закутавшись в плащишко.

Скамья. И рядом признанный поэт!

Заговорить, набраться бы отваги,

Мол, я из той же – хоть без эполет! –

Литинститутской доблестной общаги.

Он все сидел, угрюм и нелюдим,

Круженье листьев взором провожая,

И вдруг сказал: «Оставьте... все сдадим!»

Я подтвердил кивком, не возражая.

«Вы деревенский?» – «Ясно, из села!» –

«Не первокурсник?» – «Нет, уже не гений...»

В простых тонах беседа потекла,

Обычная, без ложных откровений.

Вот пишут все: он в шарфике форсил.

Но то зимой. А было как-то летом:

«Привет, старик!» – рублевку попросил

И устремился к шумному буфету.

Теперь он многим вроде кунака,

Мол, пили с Колей знатно и богато!

А мы лишь раз с ним выпили пивка

И распрощались как-то виновато.

Потом о нем легенд насотворят

И глупых подражателей ораву.

При мне ж тогда был фотоаппарат,

И техника сработала на славу.

Он знал и сам: легенды – ерунда,

А есть стихи о родине, о доме.

Он знать-то знал – взойдет его звезда.

Но грустен взгляд на карточке в альбоме.

1989

Дорожная колыбельная

Золотая дремотная Азия...

С. Есенин

Спит хороший народ, спят барышники,

Спят охранники – нечего красть;

В теплом «газике» дремлют гаишники,

Точат зуб на «проезжую часть».

Исключительно, видно, для гласности –

Над райцентром цветок фонаря.

Указатели мер безопасности

Тоже фосфоресцируют зря.

Измотало полночное бдение,

Ядовитую «приму» курю.

Пост ГАИ – тот хоть при исполнении,

Я ж без толку на звезды смотрю.

Рад любой завалящей оказии.

Ни саней, ни телег, ни машин.

Ах, печаль ты – «дремотная Азия»

На дороге: Бердюжье – Ишим...

1989

Инопланетяне

Среди простых забот о хлебе

Нам, может, даже повезло:

Теперь кружит не коршун в небе,

А серебристый НЛО.

То возле речки, на поляне,

То в горсаду, что пуст и тих,

Садятся инопланетяне

В «тарелках» импортных своих.

Они бодры, молодцеваты,

В скафандрах узкие тела.

Наверно, метят в депутаты

От радикального крыла.

Что посулят они: удачи?

Не знаю. Многого не жду.

И Русь, изверясь, пьет и плачет

У сих пришельцев на виду.

Опять – они! – статья в газете.

И все при них, как у людей.

«Как скучно...» – Гоголь бы заметил,

А Ельцин гонит лошадей.

1989

В час дьявола

Слух прошел: под некой крышей,

(Слух на крышу налегал!)

Мол, сидит и нас чекрыжит

Этот, как его... кагал.

Вечерок осенний дивный,

А навстречу мне юлой

Ведьма с кооперативной,

Реактивною метлой.

Развела такие бредни:

Елки-палки, лес густой...

Вырвал я метлу у ведьмы

И взлетел над крышей той.

Тут они! Своим кагалом,

В сытой дьявольской красе:

Конформисты, либералы,

Крайне швондерные все.

Кто-то сумрачный у входа,

Как ночной разбойный свист.

Пригляделся: сам Ягода –

Узурпатор и расист.

Подрулил!

(Метла – не веник!)

Слышу грозное: «Шабаш!

Наш ли этот «Современник?»

Крикнул я в трубу: «Не ваш!»

Присмирели, не воркуют,

Злобно шепчут палачу:

«Шовинисты атакуют!»

«Надоели вы! – кричу, –

Это ж вы, болтая бойко,

Провоцируя войну,

Заболтали перестройку,

Закартавили страну,

Заярлычили, заржали.

Но и мы ответ дадим:

За Отчизну, за Державу,

За Россию постоим!..»

Полетал еще немного

Попугал ночных ворон.

И без пыли, слава Богу,

Сел в родной микрорайон.

И, простив пустые бредни,

Меркантильный интерес,

Благодарность вынес ведьме

За технический прогресс.

1989

Рок

Еще одна пришлась чума

На мой усталый век:

Все рок да рок!

Сойдешь с: ума

В теснинах дискотек,

Где он вселенский правит пир,

Кроссовками суча,

Как новоявленный вампир,

Как СПИД, как саранча.

Из тысяч радиобойниц

Сочит он зло и яд,

И ловко в души вводит шприц

Программы теле – «Взгляд».

Уже не прячась, не таясь,

Иные времена,

Он пародирует, глумясь,

Язык Карамзина.

Перелицовывает ткань

Он пыльного мешка.

И для лобзанья тянет длань

Арбатского божка.

Как будто дьявол преуспел,

Усердствуя во зле...