Стезя - [20]

Походя ребятишек

Учит тому-сему.

Валя жива-здорова,

Тело из кофты прет.

Пойло несет. Корова

Теплое только пьет.

Есть еще бабка Настя,

Настует порося,

Много в ней было власти,

Да испарилась вся.

– Миша! – зову несмело.

– Некогда! – говорит.

Вижу, как то и дело

Он за водой пылит.

Вот уж за вилы Миша

Взялся, несет сенцо.

Грудь под шубейкой пышет,

Смотрит заря в лицо.

С думой о росном лете

Тоже смотрю в рассвет:

Кажется, на планете

Зла и раздора нет...

1982

Ветер

Грубо стучался в сени,

Рявкал, «качал права»,

Руки ломал сирени,

Выдержала едва.

С петель содрал воротца,

С маху и – в колею.

В черную пасть колодца

Кинул, гремя, бадью.

Не сомневаясь в силе,

Враз раскачал избу.

Ведьмы, какие были,

Вылетели в трубу.

С треском свалил ограду,

С крышей наколбасил.

Что-то ведь было надо –

Столько потратил сил!

1982

У реки

Кличет и кличет телка

Женщина возле ракиты.

А у меня, рыбака,

Спит поплавок, как убитый.

– Где же ты бродишь, варнак! –

Все еще кличет, хлопочет.

Шустрая речка Кармак

Острые камешки точит.

Да, усмехаюсь, беда!

Вслух говорю шаловливо:

– Здесь же не выгон... вода!

И поплавок заводило.

Бросила прутик в траву:

– Благодарю за науку... –

Надо ж, крючок на плотву

Выловил, кажется, щуку!

1982

Халмир

Шуршит белесый ягель,

И громче звуков нет,

Как будто по бумаге

Печатается след.

Плашмя ложатся тени,

В овраг ведет тропа,

Где жертвенных оленей

Белеют черепа.

Устроен зло и просто

Потусторонний мир.

Я кланяюсь погосту

С названием – халмир.

На тундровой дороге –

Случайный интерес:

Языческие боги

Мерещатся окрест.

На сумрачные лики

Шагаю прямиком,

Жемчужинки брусники

Хрустят под каблуком.

1982

Волк

Серый волк свернул с дороги,

Скрылся в снежной кутерьме.

Уношу скорее ноги:

Что у зверя на уме?

Нападет, ему недолго,

Обстановка – благодать:

Так и так, ругал, мол, волка?

Потрудись ответ держать!

Фантазируя без меры,

Словно в чем-то виноват,

Шел я, жуткие примеры

Вспоминал до крайних хат.

1982

Полдень

У озерка – коровий стан,

Старик пастух в кепчонке потной,

О том, что рядом Казахстан,

Напомнил всадник искрометный.

И с ястребиной высоты

Неуловимо пекло льется.

И жадно жалят пауты

Круп молодого иноходца.

Хрестоматийная печаль:

Промчал седок и чисто в поле!

И все равно кого-то жаль

По-настоящему, до боли.

1982

Ворона

На ель уселась снова

От голода вздремнуть.

Нет дедушки Крылова,

Помог бы чем-нибудь.

На сумрачные кроны

То снег летит, то дождь.

Все косточки вороны

Пронизывает дрожь.

Конечно, жизнь воронья

Сплошная маята.

Но каркнула спросонья

И, вроде бы, сыта!

1983

Блестящий зал

Блестящий зал!

Веселье и уют.

Искрят манишки,

Платья в позолоте.

Вот оркестранты

С трубами встают

И приступают

С удалью к работе.

Столкнулась медь –

И ожил вмиг партер.

Танцуют все:

Изволь поторопиться!

А я – вполне приличны

Кавалер – Стою один.

Прости меня, столица!

Пусть этот зал

Оркестром окрылен,

Пусть он возвышен!

Я не протестую.

Как мастерски

Выводит саксофон

За парой пару,

Тонко волшебствуя!

А как солист прекрасен,

Боже мой,

Когда откинет голову

Устало,

Что «бабочка»

С манишки золотой

Вот-вот от блеска

Выпорхнет из зала!

Так почему ж, скажите,

Этот зал

Меня уносит с грустью

К той поляне,

Где я парням

И девушкам играл

На безотказном

Стареньком баяне?..

1967–1982

Незабываемое

Скрип розвальней, скрипы гужей,

Свет ламповый, печь да ухваты,

Глухой говорок ворожей...

За окнами год сорок пятый.

За окнами трели скворца

И первый ручей с косогора.

Но нет еще с фронта отца.

Придет! И, наверное, скоро.

Недаром, черны, как грачи,

Старушки сошлись у колодца,

Мол, было явленье в ночи

Георгия Победоносца!

И грозный Илья прямиком

Мчал по небу в яркой рубашке.

И пахли густым деготком

Гужи его громкой упряжки.

И все это – к миру, к любви!

Но главное – бабке Меланье

Привиделся храм на крови,

А это к родне и свиданью.

1983

Показания

Не помню лиц и глаз,

Примет особых нету:

В кроссовках «Адидас»,

В одежке из вельвета.

Прижали – будь здоров!

И весело, и рьяно

Простых моих штанов

Обрыскали карманы.

Плечистый паренек

Постанывал убито:

«Какая, кроме строк,

Наличность у пиита!»

Не пентюх, не дебил,

Как понял по тираде,

«Иди!» – он процедил,

В глухом смятенье глядя,

Как тропкою прямой,

В штиблетах ширпотреба,

Я пошагал домой,

К себе домой – на небо.

1983

Житейская повесть

Избыток сил не от вина –

От праздника души.

Я шел на службу и одна

Мне крикнула: «Пиши!»

Я обнял мать, отца обнял,

С друзьями покурил.

И зашагал на свой вокзал,

Такой счастливый был.

Такой огромный материк

Стелился от крыльца.

И я забыл горячий крик,

Черты ее лица.

Но поняла меня страна

И бог меня простил.

Да заприметил Сатана

И бесов напустил.

Был первый в чине старшины,

Второй – алкаш-старлей.

Один – под каблуком жены,

Другой – овчарки злей:

«А ну ко мне! – и я лечу, –

Романтик, вашу мать! –

Дохнул «портвейном», –

Растопчу!»

И ну (вдвоем) топтать.

Терпел я. Мускул не один

Не дрогнул на лице.

Сжимал три года карабин,

Чтоб дать салют в конце.

Прощайте все. Имею честь,

Старлей и старшина.

Я понял: в мире зла не счесть,

А Родина одна!

И снова шел вперед, вперед,

Былому не бывать.

Лет десять минуло. И вот:

– Ты счастлив?

– Как сказать...

Она возникла – хороша! –

На будничном пути.

– А ты? – заинела душа.

– А я спешу...прости...

Был день, как день,

Но, черт возьми,

Хоть жизнь напополам!

Малышка годиков семи

Звала: «Скорее, мам...»

Ей было в мире, как во сне

Предпразднично светло.