Стезя - [21]

Но оттого не легче мне.

И легче оттого.

1983

Трудный монолог

Не надейся, я не спился

И ума не растерял.

Я трудился, не ленился,

С кем попало – «не кирял»

Был оседлым и бездомным,

Всяко по свету вело.

Может, был излишне скромным

Наглым больше повезло.

Но имел свою задумку,

И она смогла помочь...

Что закис-то? Дерни рюмку

И катись отсюда прочь!

1985

Старый солдат

Вся-то баталия проще простого:

Марш изнуряющий, бомбы, паром.

Клюнуло там на Дону, под Ростовом,

При отступлении в сорок втором.

И опрокинулось знойное небо,

И захлебнулось шрапнельной икрой.

Вот и в Берлине – не выпало... не был,

А следопыты решили: герой!

Шаг за шажком и – взошел на крылечко.

Выдали угол... (На власть не ворчи!)

Вот и кулек диетической гречки,

И валидол – прописали врачи.

Скрипнула дверь, постоял на пороге,

Сердце сдавило, припал к косяку,

Крупкой коричневой сея под ноги –

По домотканому половику.

Много недель было в комнате тихо,

Думали выехал... Богом храним.

Вновь следопыты пришли... А гречиха

В рост поднялась и шумела над ним.

1983

Воспоминание о школе

Мороз! Ну что мороз?

Согреет перемена.

Отчаялся завхоз –

Дровишек ни полена.

Отдал в растопку шкаф,

Крылечко разбирает.

А печка, что удав, –

Не давится, глотает.

Трубим себе – гурьба,

Крещеная войною:

«С контрольною – труба!»

(Эх, если бы с одною!)

Ну что ж! Не в первый раз!

Дотерпим до проталин,

Ведь думает о нас

В Кремле товарищ Сталин!

И с довоенных лет–

Кузбасса и Магнитки! –

Висит его портрет

На очень прочной нитке:

Улыбка на губах,

Задумчивая поза,

В шинельке, в сапогах –

Точь-в-точь, как у завхоза...

1985

После войны

Там все было: труд и гулянки,

И горечь недавнего зла.

И травка на нашей полянке

Шелковей и мягче была.

Там были повыше деревья,

Пожарче в печах чурбаки,

И песенней бабы в деревне,

Проворней в любви мужики.

Там в клубе – под флагом саженным,

В багетах на красной стене, –

Был Сталин в мундире военном,

И Жуков на белом коне.

Напротив же, метко придуман,

Шаржирован краской иной,

С дубиной пещерною Трумэн,

Грозящий «холодной войной».

Но шли краснозвездные танки

И реял над ними кумач,

И пятились жирные янки,

И проклятый Франко-палач.

Был радужен мир и плакатен,

Но было легко все равно

Не видеть на солнышке пятен,

Так ласково грело оно.

1985

Виноград

Навезли винограду, товара – под кровлю,

Можно оптом, хоть ящик, кому по плечу.

– Не толпитесь, всем хватит! – взывает торговля.

– Но невесело я у прилавка торчу.

Дух медовый, дух сладостный – выше скворечен,

Наконец-то, навалом, хоть раз – наконец!

Если б раньше, немножко я был бы утешен:

Перед смертью просил винограда отец.

Мы тогда в огороде копали картошку,

Понаехали в помощь – племянники, брат...

Наш отец как-то тихо сидел у окошка,

Как-то очень прощально смотрел на закат.

Что привиделось старой закалки солдату?

Ни бои, ни полегший под Харьковом взвод...

– В сорок третьем, – промолвил он, – в нашу палату

Всем по ветке принес винограду начпрод...

Снова осень. Подуло с полей, посвежело,

К югу тянутся гуси, вот-вот улетят.

А сорока на куче ботвы порыжелой:

– В магазине, – стрекочет, – дают виноград!

– Навезли... У прилавка такое творится!

И торговля в запарке – товар ходовой.

– Сколько вам, Николай? – тормошит продавщица...

– Не она ль мне припомнится в час роковой?

1986

Ехали цыгане

Мимо сельмага да мимо пекарни –

Песни и смех на возах!

Удаль и воля – мужчины и парни,

Женщины – гибель в глазах.

Что за огонь в молодом иноходце,

Что за пожар в седоке!

Деготь кудрей из-под кепочки вьется.

Плеточка

пляшет

в руке.

Из-за калитки на диво гляжу я,

Улица света полна.

– Вот заберут тебя в землю чужую

Мама кричит из окна.

Едут и едут!

Буланки и Рыжки

Звонко ступают след в след.

– Позолоти-ка мне руку, мальчишка!

– Рад бы, да денежки нет.

Глянула из-под бровей, из-под шали.

Грустно махнула рукой...

Вот и проехали, в поле пропали.

Словно бы праздник какой.

1986

ПАЛУБА

* * *

... И ушел поутру в порт,

Нахлобучив шапку с «крабом»,

Высоко взлетел на борт,

Как легки ступеньки трапа!

Под ногой машины гул,

До заклепки все знакомо.

Сапоги переобул, Закурил.

И снова – дома.

1984

Уходим в Арктику

Уходим.

Отданы швартовы.

Нам с пирса машут:

– В добрый час!

А я, удачливый, фартовый,

Готов хоть к полюсу сейчас.

И вот в борта колотят льдины,

И ветры вздыбили волну,

И берега, как субмарины,

Надолго скрылись в глубину.

Еще заманчив путь к Певеку:

Торосы, сполохи, моржи!

Но понял я: Как человеку

Мне ближе волны спелой ржи.

Пусть я пройду и эти мили,

И льды, и холод сокруша.

Но все ж – от клотика до киля –

Земной останется душа.

1975

Синица

Кто знал, что беда случится?

В море, где норд свинцов,

Нашли на борту синицу

И малых ее птенцов.

Вздыхали, мы долго споря,

Но вздохи – одна тщета.

И море! Да что там море!

Долбило вовсю в борта.

Пернатые так ослабли,

Пропали бы ни за грош.

Но встречный один кораблик

Трубою вздохнул: «Ну что ж!..»

Мы враз ободрились: муки

Окончились. Но с тоской

Отдали птенцов на руки

Такой же братве морской.

Дай Бог им на юг пробиться

К теплу, где трава жива...

Что ж думала ты, синица,

Бедовая голова!

1975

Нечаянная повесть

Ивану Пятнице

Так завершился сюжет

этой сумрачной повести

И присоседился к списку

привычных потерь.

Белая ночь!

Мы ходили по Диксону в поисках,

Может быть, грусти?

Чего – уж не знаю теперь!

Снег прошлогодний светился