Стёртый - [51]

– Значит, меня не исключат из школы?

Миссис Ллойд начала перебирать какие-то бумажки.

– Ты будешь наказан за то, что натворил на балу. Мы не можем этого так оставить, но исключать тебя никто не собирается. Иди на первый урок и… будь умницей. Хорошо, Максвелл?

Я кивнул, стараясь не слишком широко улыбаться, а то щёки от этого как-то болели.

⁂

В наказание за то, что я вырубил электричество во время бала, я должен был несколько недель помогать нашему завхозу мистеру Фэрроу на переменках. Я ходил по игровой площадке в оранжевой куртке и подбирал мусор. Другие ребята смеялись и кричали разные гадости, но я всякий раз вспоминал про то, как меня стёрли, и ничего не кричал им в ответ. Ещё мне выдали специальный инструмент, и через какое-то время стало даже весело выискивать обёртки из-под конфет, хватать «клешнёй» и бросать в мешок для мусора. Я так увлекался, что переменка пролетала незаметно.

Ещё меня «поставили на внутришкольный учёт». Это значит, что после каждого урока учитель должен был писать в специальной карточке, как я себя вёл, и расписываться. За любой промах меня могли снова отправить в кабинет директора. Но я-то знал, что теперь буду хорошо себя вести.

После разговора с директрисой я надеялся поговорить с Чарли, но его повезли в больницу, чтобы ещё раз осмотреть нос, и от этого мне стало совсем грустно.

По пути домой я морально готовился к страшной ругани после встречи с миссис Ллойд. Я знал, что папа с мамой будут во всём обвинять друг друга, и снова начинал чувствовать себя бутылкой с лимонадом. Правда, когда я вошёл, в доме стояла тишина. Папа готовил ужин на кухне, а мама сидела за столом и смотрела в ноутбук. Оба молчали, и не похоже было, что до этого они ссорились. Атмосфера казалась не такой уж напряжённой. Как будто у них закончились темы для споров.

Монстр подбежал ко мне, виляя хвостом, и я крепко его обнял.

Папа протянул мне конверт.

– Вот, недавно принесли.

На конверте было написано «МАКСВЕЛЛ». Почерк я узнал сразу. Мне хотелось тотчас пойти к себе в комнату и прочитать письмо, но тут папа обнял меня и прижал к себе.

– Мы тебя любим, Максвелл. Мы с мамой очень сильно тебя любим.

Я обнял его в ответ, а потом подошёл к маме и обнял её тоже. Она взяла меня за лицо и сказала:

– Мы очень тобой гордимся, Максвелл. Наверное, это не всегда заметно, но это так. – И она поцеловала меня в щёку.

А потом я скинул обувь и помчался наверх с зажатым в руке письмом.

Я плюхнулся на кровать, надорвал конверт и стал читать.

Дорогой Максвелл,

ты прав. Ты ужасный друг.

Ты мне врал, смеялся надо мной, и мне казалось, что ты дружишь со мной только потому, что больше не с кем. В конце концов, где найдёшь дурака, который согласился бы быть твоим приятелем?

Я остановился. Мне больше не хотелось читать про то, какой я плохой. Но, взглянув на следующую строчку, решил продолжить.

И всё-таки мне многое в тебе нравится. Ты часто меня смешишь. Ну, когда смеёшься не надо мной. Мне нравится делиться с тобой чем-то новым, что я узнал, и видеть, что тебе тоже интересно. И ты всегда так радуешься, что я рассказал об этом тебе, а не кому-то другому. А ещё с тобой я чувствую себя так, будто знаю больше всех на свете, и это очень приятно.

Сегодня мы ездили в больницу показывать мой нос (с ним, кстати, всё в порядке). Пока мы сидели в очереди, я решил дать тебе ещё один шанс. Давай снова попробуем быть друзьями.

Но сначала я хочу спросить: ты постараешься в этот раз ничего не испортить?

И ещё, пожалуйста, не зови меня Чарли Ботаником. Это страшно раздражает.

Твой давно страдающий друг

Чарли Капур

Я улыбнулся, сложил письмо и убрал в конверт. Чарли меня простил.

Глава сорок четвёртая. Квартира

За следующие шесть недель много чего изменилось.

Папа съехал.

Однажды вечером родители объявили нам с Бекс, что очень сильно нас любят, а вот друг друга – уже не так сильно, как раньше. Что они устали ругаться и это несправедливо по отношению к нам – заставлять нас выслушивать их крики. Что им за это стыдно и они перед нами извиняются. И что они обсудили денежный вопрос и теперь папа может переехать в небольшую квартиру. Уедет он недалеко, и мы будем часто с ним видеться. Возможно, рано или поздно наш дом придётся продать, но мы всё равно останемся в этом районе и сможем ходить в ту же школу. Бекс тогда расплакалась, и мама молча её обняла. Мне было грустно, но не слишком. Я помнил счастливую мамину улыбку из того, другого мира, и хотя я мечтал, чтобы они с папой снова друг друга полюбили, ещё больше мне хотелось, чтобы они оба улыбались. В этом мире папе нравилась его работа, поэтому я надеялся, что у него всё будет хорошо.

Мы проводили с папой один вечер в неделю и каждые вторые выходные. Поначалу он выглядел неважно, в его крошечной квартире плохо пахло, и он там почти не убирался. А когда отвозил нас домой, обнимал долго-долго, как будто не хотел отпускать. Зато через пару недель у него в квартире появились красивые лампы и картины на стенах. А ещё он стал ходить в спортклуб на сквош, и оказалось, что у него к этому талант. Он обещал как-нибудь взять нас с Бекс с собой на тренировку и научить играть. Обычно, когда папа за нами приезжал, он ждал нас у машины, а в эти выходные, пока я собирал вещи, мама пригласила его на кухню. Я слышал, как они разговаривали, а когда заглянул, увидел, что они пьют кофе и мама смеётся над какой-то папиной шуткой. Я давно их такими не видел… даже вспомнить не мог, когда это было в последний раз. В холодильнике больше не пестрели наклейки, и это меня, конечно, очень радовало.