Стертый мальчик - [84]

И, прикоснувшись к страницам с золотым обрезом, я наконец пойму, как близок был к тому, чтобы потерять свою страсть… и свою жизнь. После ЛД у меня ушли годы на то, чтобы догнать остальных, научиться жить в мире без ангелов и демонов. Каждый раз, когда я читал книгу или наталкивался на исторический факт, который баптистское воспитание учило меня отвергать, мне приходилось сражаться со смутным подозрением, что меня совращает Сатана. В закрытых группах жертв конверсионной терапии в фейсбуке я прочитаю признания о попытках суицида, и эти признания будут схожи с моими чувствами, отчего на миг мне покажется, что они исходят из моего собственного сознания. Я узнаю, что многие растеряли родных и боятся приближения зимних каникул, потому что остаются в эти периоды совсем одни и не все могут выдержать подобное испытание.

«Когда я думаю о том, с каким трудом мне придется выдержать еще один день, стараясь вести себя как обычный человек, мне просто хочется умереть», – признается одна из жертв конверсионной терапии.

«Я забыл, что значит быть самим собой, – пишет другой мужчина. – Каким я был до конверсионной терапии? Когда я пытаюсь вспомнить, меня не покидает мысль, что, может быть, я ошибаюсь. Вот что они сделали со мной. Они заставили меня усомниться в собственном здравомыслии».

«Я больше не разговариваю с родителями, – пишет женщина, – они по-прежнему считают, что мне нужна терапия. Кажется, они были бы только рады, будь я мертва».

С каждым годом хор голосов будет расти, предавая гласности десятилетия боли, потерь, разрушенных семей и отношений – потому что люди, не столкнувшиеся с подобной терапией, никогда не поймут то, что пришлось пережить нам, пациентам. На сайте Beyond Ex-Gay, посвященном всем выжившим, пользователи в деталях опишут последствия конверсионной терапии.

Сексуальная ориентация должна была быть частью моей жизни, а стала центром. Все вращается вокруг нее и моего страха быть разоблаченным.

Многочисленные попытки самоубийства, две госпитализации в психиатрическую клинику. Диагноз: серьезное биполярное расстройство второго типа и умеренное посттравматическое стрессовое расстройство. Психолог на конверсионной терапии сказал мне, что симптомы этих болезней вызваны «путаницей» в моей сексуальной ориентации.

Спустя одиннадцать лет я по-прежнему чувствую тошноту, когда прикасаюсь к мужчине. Мне сложно (практически невозможно?) поддерживать длительные отношения.

За эти годы я потерял связь с собой, потому что пытался стать кем-то еще. Я запутался во всем на свете: в отношении к Богу, в вере, в том, откуда я и куда мне идти. Я потерял друзей. Я часто испытываю настоящее отчаяние. Но стараюсь вернуть жизнь в нужное русло.

Я открою справочник «Любви в действии», прочту несколько предложений, и меня вновь с головы до ног окатит волна стыда, так что я не смогу больше сосредоточиться. Голос Смида вновь перебьет мой собственный, не дав мне произнести ни слова. Я буду сомневаться и перестану доверять своим воспоминаниям, буду часами воссоздавать сцены прошлого, столь заряженные эмоциями, что я не смогу описать словами то, что пережил. Я позову маму, чтобы расспросить ее, сяду с ней за стол и начну записывать ее слова, и каждый раз кто-нибудь из нас будет плакать. Мама начнет извиняться передо мной снова и снова. Я попытаюсь утешить ее, но у меня не получится, потому что все это было настоящим кошмаром, и мы никогда не сможем его забыть, и никогда не будем прежними. Наша семья никогда не станет такой, какой могла бы стать.

И еще Бог. Я не обращусь к нему ни разу за эти десять лет. Не потому что не хочу, чтобы Бога не было в моей жизни, а потому что больше не слышу Его голоса. То, что случилось со мной, сделало невозможным диалог с Богом, веру в Него без ненависти к себе. Наставники на конверсионной терапии забрали Его у меня; в какую бы церковь я ни зашел, я чувствую только мертвый груз в груди. Я переживаю пустоту там, где мог бы переживать великую любовь. Я продолжу экспериментировать с разными конфессиями, с разными религиями. Я буду искать. И хотя я больше не верю в ад, я по-прежнему боюсь попасть в него. Возможно, однажды я снова услышу Бога. А возможно, и нет. И с этой тоской мне приходится жить каждый день.

Однажды, когда мы решим, что боль уже позади, позвонит мама и скажет, что дьякон из нашей прежней церкви не хочет приглашать отца проповедовать во время службы, потому что какой-то человек встал и заявил, что, если у священника сын – открытый гомосексуал, это свидетельствует о духовном поражении такого священника. Родители попросят меня не писать эту книгу, потому что отец тогда не сможет быть пастором. Грехи отцов! Каждый шаг моего успеха станет напоминанием о конверсионной идеологии. Каждый шаг моего успеха станет непосредственной угрозой моему отцу.

Годы спустя я позвоню ему и скажу, что мне необходимо написать книгу, иначе я не смогу оправиться, иначе я никогда не пойму, кто я такой.

– Я только хочу, чтобы ты был счастлив, – скажет отец, и в его голосе прозвучит все то, от чего он готов был отказаться. – Правда хочу.