Стертый мальчик - [80]

Я отвел взгляд.

В тот день нас посадили перед сценой двумя полукругами в главной аудитории ЛД. Солнечный свет проникал сквозь белые жалюзи, каждый из нас был окутан молчанием. Д. сидел рядом со мной. В тот день я позволил себе сесть ближе. Я чувствовал, что его взгляд вот-вот столкнется с моим.

– Неделя была непростой, – произнес Смид. Он вытащил на середину сцены складной металлический стул. – Нервы у всех на пределе. Однако сейчас не время расслабляться – необходимо продолжать путь, чтобы докопаться до сути нашей зависимости.

Вторая часть утренней встречи была довольно тоскливой: Т. признался, что прошлым вечером его снова преследовали суицидальные мысли. Пока он стоял и исповедовался перед нами, мы хором повторяли: «Мы любим тебя, Т.». Но мое сердце молчало. Я сочувствовал Т. и сказал бы ему об этом, будь у меня возможность. Но я не любил его. Как я мог любить человека, который вел себя так безвольно, требовал сочувствия к каждому своему шраму, к каждому признанию, человека, которого я совсем не знал? Мне казалось жалким и чуточку эгоистичным наносить себе телесные повреждения ради всеобщей любви, считать, что Господь и окружающие люди вдруг признают твою ценность при виде твоих ран и страданий. Такой была валюта «Любви в действии» – в ней шла бойкая торговля настоящими и мифическими шрамами, и от этого мне становилось тошно. Все старались перещеголять друг друга, принести на общий суд наиболее болезненный опыт. Иисуса ведь узнавали по его шрамам, а потому нас призывали поднять Его крест и следовать за Ним. Я чувствовал, как глубокий цинизм проникает в мои мысли.

Смид резко раскрыл складной стул, который гаркнул, как испуганная ворона.

– Сегодня вы встретитесь со своими страхами лицом к лицу. И у вас появится шанс продемонстрировать бесстрашие.

Д. прижал свою ногу к моей.

– Это что-то новенькое, – прошептал он.

Я скользнул взглядом вниз, на его ноги, скрытые от глаз Смида впередистоящим стулом, понаблюдал, как он сдвигает и раздвигает их, и вспомнил Вирсавию, искусительницу царя Давида, которая купалась в ванной в его дворце. Давид видел ее с крыши. Д. казался мне красивее с каждым днем. Он единственный меня понимал. В отличие от Хлои, Калеба и наставников, он ничего не требовал, достаточно было быть таким, какой я есть, с маской растерянности и тревоги на лице. Порой мне хотелось выйти за дверь и раз и навсегда покончить с конверсионной терапией, однако в следующее мгновение я мечтал, чтобы Д. увлек меня на пол и заставил читать «разгромные пассажи» из Библии, вновь и вновь, пока до меня не дойдет их смысл. Его красота наводила меня на мысль, что в этом конверсионном эксперименте есть некая ценность.

Смид поставил второй стул напротив первого. После отряхнул руки, повернулся к нам и улыбнулся улыбкой Джеффа Голдблюма с ямочками на щеках.

– Ну, кто первый? – спросил он.

По полукругу разлилось напряжение; все затаили дыхание. Мы не знали, что нас ждет, но было ясно, что речь пойдет о пережитом в детстве насилии, которое мы обсуждали утром. В расписании это занятие звалось «Стулом лжи». В голове возникали шприц, наполненный сывороткой правды, и детектор лжи с электродами, закрепленными на груди. Я почувствовал, как бедро Д. напряглось, когда он вытянул и прижал ко мне ногу. Я оттолкнул ее так сильно, что ножки его стула скрипнули по плитке и он едва не соскользнул с сиденья.

– Д., – произнес Смид, повернувшись на звук, – вам, кажется, не терпится поучаствовать.

– Конечно, сэр, – ответил тот, протискиваясь мимо меня к сцене.

Я отодвинул ноги в сторону, и его бедро коснулось моего колена. Проходя мимо, он бросил на меня мрачный взгляд.

– Садитесь сюда. – Смид указал на стул. – Представьте, что напротив вас сидит отец. Вы можете сказать ему то, что всегда хотели, но боялись.

Д. широко улыбнулся, уселся на стул и сложил руки на груди. Потом откашлялся и уставился в одну точку, туда, где находился его воображаемый отец. Я оглянулся выяснить, воспринимает ли кто-нибудь всерьез эту игру. С. кусала ногти, а Т. сидел, сунув руки в карманы черного кардигана. В конце аудитории в темно-синих брюках стоял администратор, скрестив руки на груди с выражением учтивости на лице. Заметив, что я на него смотрю, он ответил мне взглядом, говорившим: «Сосредоточься». Я отвернулся. Косби в комнате не было, чему я радовался. Без его пристального взора военного дышалось легче.

– «Если прозвучит признание, произойдет и исцеление», – процитировал Смид фразу из справочника.

То, что признание грехов должно быть публичным, подразумевалось само собой. В «Любви в действии» все работало по принципу «обнажи душу, и будешь спасен». Упражнение «Стул лжи» было совсем не сложным. Смид объяснил: представь перед собой отца и признайся во всех гневных чувствах, которые когда-либо к нему испытывал.

– Не подбирайте слова. Постарайтесь говорить искренне.

Я наблюдал, как Д. поддается чарам. Длинные пряди волос спадали ему на лоб, и он постоянно отбрасывал их назад, словно таким образом призывал в комнату живого отца. Потом он наклонился вперед, оперся локтями о колени и обхватил ладонями подбородок в позе сутулого мальчишки. Я представил, как он сидит в этой позе на диване в гостиной и читает фантастический роман.