Стертый мальчик - [59]

Шрифт
Интервал

и платке и распевала «Summertime» голосом, поразившим меня одновременно красотой и крикливостью. Я был восхищен ее выразительным исполнением, тем, как она изображала то, что ожидали увидеть от чернокожей белые, ведь она выглядела столь полной самосознания, столь политически заряженной – чему я очень завидовал. Чарльз и Доминик получали стипендию за пение, а потому по умолчанию стали изгоями; им было так тяжело в коллективе, что они постоянно устраивали представления, и сложно было сказать, где кончается одно и начинается другое. А еще нам троим трудно давалось академическое письмо – и благодаря этому и тому, что Чарльз и Доминик отказывались подпускать к себе других студентов, мы с ними стали друзьями и ночи напролет проводили в людной гостиной общежития за написанием докладов и разговорами об устройстве окружающего нас мира.

– Как думаете, пойдет снег, пока мы тут? – спросил Чарльз.

Мы спорили об этом с прошлой недели, с тех пор как метеорологи впервые упомянули об осадках. Тогда же я и предложил сходить на «Страсти Христовы».

«Просто так, – сказал я как можно пренебрежительней, – чтобы знать, что это за фильм».

Хотя Чарльз и Доминик не были религиозны, они тоже выросли в баптистской среде, и им было интересно узнать, из-за чего поднялось столько шума. Я же понимал, что мне нельзя пропустить этот фильм, потому что скоро позвонят родители и спросят, видел ли я его. Я решил, что с Чарльзом и Доминик смогу взглянуть на него с другого ракурса, смогу посмеяться над ним вволю и уменьшить давление Иисуса Христа на свою жизнь.

Если все пойдет по плану и «Любовь в действии» примет мое заявление, терапия начнется в июне – через три месяца. Вводные терапевтические сессии, которые проходили в соседнем от ЛД офисе, убедили родителей, что ЛД – лучший для меня вариант. На рождественских каникулах я сходил к психотерапевту еще несколько раз, и он сказал маме, что я делаю успехи и хорошо впишусь в программу, хотя я так и не понял, в чем выражался мой успех. Бо́льшую часть времени я просто слушал его лекции о воздержании и самоограничении, стараясь спрятать дрожащие руки. Пару раз на автомате повторил те термины, которые он употреблял, чтобы не затягивать неловкие паузы. Наверное, он истолковал мое поведение как смирение, как некий вид покаяния. Родители не упоминали «Любовь в действии», но и обычных летних планов не строили – не готовились к поездке во Флориду, – и их молчание красноречивее всего подчеркивало, что мое поступление в ЛД неминуемо. Поход на «Страсти Христовы» либо укрепит мою способность справляться с тем, с чем мне придется столкнуться на конверсионной терапии, либо даст понять, сколько сил мне потребуется в следующие пару месяцев.

– Еще слишком тепло, – сказала Доминик. – Но, держу пари, немного снега обязательно выпадет.

– Конечно, – согласился я.

Мне хотелось положить конец спору. Я устал от постоянной перебранки и почти поверил, что снег обязательно выпадет, особенно если спрятаться от него в кинозале – как бывало в детстве, когда мама брала меня в город посмотреть романтическую комедию и, выходя из кинотеатра, мы видели тонкое покрывало снега под уличными фонарями, а земля под подошвами становилась мягкой. Заснеженные дороги казались ненадежными и скользкими, пока мама везла меня назад, на холм, к нашему дому, всю дорогу хохоча.

«Ну и дела!» – восклицала она.

И правда: ну и дела! Отец в это время возился с машиной или читал дома Писание в блаженном неведении, что его маленькая семья едет домой по снегу и льду. Мы могли справиться с дорогой без него, по крайней мере несколько миль.

– Снег точно выпадет, – сказала Доминик, разглядывая седых зрителей, один за другим проходивших мимо нас.

Их головы скользили мимо, как крошечные островки снега. «Волосы проповедника», – говорила мама об отцовских черных с проседью волосах задолго до того, как отец услышал призыв Божий, до того, как его темные волосы превратились в мягкий хлопок, напоминавший ангельские крылья.

– Ну, лежать на земле он не будет, – заметил Чарльз, – слишком тепло.

– Какая же ты Нытичка Нэнси, – фыркнула Доминик.

– Не называй меня именем белых девчонок.

– Не существует имен специально для белых девчонок.

Я закрываю глаза и не вижу больше этой толпы верующих. Я сижу в кино с близкими друзьями. Сегодня обычный вечер пятницы. Именно этого я и хотел, этого просил – мирского чуда; отец и его предназначение больше не священны, его открыто высмеивают мои новые неверующие друзья, которым на все наплевать, которые готовы петь даже при виде трагедии. Ничто из случившегося за этот кошмарный учебный год не имеет никакого значения: ни долгие сеансы психотерапии, на которые я ходил в рождественские каникулы, ни медленно, но неотвратимо приближающееся лечение, ни крошечный пригород, где, возможно, спрятан ключ от будущего, в котором я больше не гей. Здесь я могу не думать о том, гей я или натурал. Я больше не переживаю, что расстраиваю Христа. Вместо этого я хохочу с Чарльзом и Доминик, наблюдая за Его смертью. Катарсис. Это я выучил на курсе по западной литературе. Снег накроет мир белым покрывалом, и мы выйдем из кинотеатра новыми людьми, непорочными и беззаботными, как обещано в мистических церковных гимнах, –


Еще от автора Гаррард Конли
Мальчик, которого стерли

Эта автобиография, в которой рассказано, как по настоянию родителей автор попал в христианскую организацию «Любовь в действии», где обещали «вылечить» его гомосексуальность. Здесь больше семейной истории, чем рассказов о терапии (и она значительно интереснее, потому что это только и можно противопоставить той терапии — множество подробностей, усложняющих картину). Здесь нет ни одного самоубийства, и вообще с внешними драматическими ситуациями даже недобор: сидят ребята кружком и занимаются терапией, и практически все.


Рекомендуем почитать
Тополиный пух: Послевоенная повесть

Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.


Синдром веселья Плуготаренко

Эта книга о воинах-афганцах. О тех из них, которые домой вернулись инвалидами. О непростых, порой трагических судьбах.


Чёртовы свечи

В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.


Ловля ветра, или Поиск большой любви

Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.


Годы бедствий

Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.


Полет кроншнепов

Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.