Стертый мальчик - [57]

Мне на плечо легла рука, ущипнув за шею.

– Ты, должно быть, счастлив за папу.

Чьи-то пальцы сжали мой локоть и развернули к пожилой даме с глубокими морщинами на лице; на кончике ее носа сидели огромные очки.

– Помнишь меня?

Мужчина средних лет, стоявший сбоку, ткнул меня под ребра.

– Прочитал уже «Код да Винчи»? Богохульная книга, но здорово высмеивает католиков – весь их дурацкий культ Марии.

Эти люди пришли поздравить отца и его семью с новым статусом, с пасторством. Этих людей я любил, доверял им с детства. «И все же мы себя обманываем», – подумал я. Моя рука прилипла к телефону в кармане – нажми я на кнопку, и весь мир исчезнет. Почему мы по-прежнему себя обманываем? Неловко было стоять рядом с людьми, которые любили меня и желали всего самого лучшего, однако я был уверен: узнай они, что́ я сжимаю в руке, тут же кинулись бы к брату Стивенсу и потребовали сместить отца с нового поста. Куда бы я ни повернулся, я натыкался на улыбку, за которой чувствовал вихрь подавленных желаний. Мы ведь в курсе слухов, которые ходят по церкви. Один изменяет жене с десятью другими женщинами. Другая парочка установила скрытую камеру, чтобы следить за ночевкой подростков у себя дома – какая-то девочка заметила красный мигающий огонек среди религиозных книг. Я знал, что мир состоит из подобных людей. Разница заключалась лишь в том, что в храме они старались стать чем-то большим, чем совокупность их частей. Или даже пытались стереть эти свои части, ведь новое, наполненное Христом, очищенное, нематериальное тело не могло впустить, не могло принять их старый образ жизни.

Я почувствовал дрожащую руку на своей спине. На меня смотрело морщинистое лицо брата Нильсона. Брат Хэнк стоял рядом и поддерживал старика за тонкий локоть.

– Ну что, приехал из своего модного колледжа? Научили тебя там чему-нибудь, чему ты не мог научиться здесь?

– Не то чтобы, – ответил я. Я научился тому, что ваша философия «взорви-их-всех» гроша ломаного не стоит. Я пришел туда со знаниями, которые мне дали здесь, и вот теперь стою перед вами, потерянный, смущенный больше, чем прежде.

Я сжал слабую руку брата Нильсона. С нашей последней встречи в салоне он стал таким хрупким, что я решил не делиться с ним своим настоящим мнением. Как, должно быть, легко для него, натурала, прожить такую выдающуюся жизнь, а после любоваться, как расцветают плоды его труда в виде юных дьяконов или священников вроде моего отца, которого он вдохновил непоколебимой верностью и непогрешимой связью с Господом. Ему неведомо чувство, когда с тобой разрывают связь безо всякого предупреждения. Пожалуйстасделайменянепорочным.

– Оставьте парня в покое, – сказал брат Хэнк и улыбнулся, ослепительно сверкнув белыми зубами.

Однажды я услышал, как он хвастался, что пользуется отбеливающими полосками для зубов с тех пор, как стал продавать машины.

«Чистота – залог успеха, парень, – говорил он. – Покупатель не устоит».

«Наверное», – соглашался я. Хотя вряд ли.

Все больше людей подходили и пожимали мне руку. Увидев пустой ряд, я поспешил туда в надежде устроиться там, где посвободнее. Проход между рядами был узким, я постоянно стукался коленями о полированные скамьи и к тому же оказался в неловкой ситуации – повернулся спиной ко входящим в храм. Я макушкой чувствовал их взгляды и снова задался вопросом, поразит ли меня за это молния. Дождется ли Господь момента, когда я начну откровенно лгать со сцены, или Он выберет минуту поспокойней – а именно сейчас, во время затишья перед бурей? Пространство вокруг словно сжималось, свет становился ярче, ослепляя меня.

– Где ты пропадал?

Знакомый голос. Я повернулся и увидел улыбающегося Дикаря, который протягивал мне руку.

– По большей части в колледже.

Я пожал его ладонь в ответ. Интересно, в курсе ли он, где я был на самом деле.

– Всегда подозревал, что ты умнее меня, – сказал Дикарь.

С нашей последней встречи в тюрьме он стал выглядеть еще опрятнее: бачки идеально подстрижены, белая рубашка накрахмалена.

– Защитил уже кандидатскую?

– Пока нет. – Тебе тоже легко, правда? Ты вел разгульную жизнь, пока отец не пришел и не обратил тебя. И вот ты уже сам проповедуешь. Но я ведь никогда не жил греховной жизнью. Я даже не представляю, что это такое, а потому не понимаю, каково это – обратиться от греха к истинной жизни.

– Сейчас вернусь.

Я перешел в другую часть храма, оставив за спиной целую толпу прихожан, жаждущих меня поприветствовать. Я почувствовал, как к горлу подступает волна жалости к самому себе, но ничего не мог поделать, кроме как фальшиво улыбаться в попытке ее спрятать. Телефон жег ладонь, и мне казалось, что я задыхаюсь.

– Сколько лет, сколько зим! – воскликнул кто-то. – Где ты пропадал?

Снова тот же вопрос, еще один знакомый незнакомец. У меня плохая память на имена – этот недостаток порождал во мне панику по мере того, как храм заполнялся людьми. Моего отца знали все, он оказывал слишком много любезностей, а потому все знали и мое имя, молились обо мне, беспокоились о моем будущем, ведь я был Его Сыном. Сколько раз отец сидел у чьей-то постели и молился о чудесном исцелении. Сколько раз он посещал похороны чьего-нибудь дальнего родственника, которого даже не знал, лишь для того, чтобы оказать моральную поддержку друзьям. Не сосчитать всех, кого он поддерживал и кому помогал.