Стертый мальчик - [38]

«Эти извращенцы… – сказала однажды соседка сразу после того, как мои родители обо всем узнали, маленькая седая женщина, которая так многозначительно причмокивала губами, что я невольно подумал, будто и она каким-то образом разузнала мою тайну. Она смотрела дискуссию на канале „Фокс Ньюс“, посвященную свадьбе геев, и остановила меня, когда я проходил мимо ее дома. – Им мозги надо проверить. Поставить в головах все на место. Залатать протекающие трубы, если понимаешь, о чем я».

Я все ждал, когда Косби начнет использовать подобные метафоры. Неисправная проводка? Заедающие шестеренки? Ослабленные винты?

– Сегодня мы посмотрим документальный фильм, – произнес Косби и нажал кнопку «пуск» на телевизоре.

По комнате прокатилось пронзительное гудение, которое вскоре стихло, слилось с жужжанием люминесцентных ламп.

Точно не помню, что это был за фильм, что-то о спорте, зато хорошо помню довольную физиономию Косби, который стоял в сторонке, скрестив руки на груди. Я почти завидовал его наркозависимости, мужской природе его болезни. Он скандалил с мужиками в баре, ввязывался в драки. Ему не нужно было смотреть фильм, чтобы стать натуралом. Он уже им был. Сила гудела в нем, наполняя звуком всю комнату. Среди нас он был экзотическим животным, подчиненным инстинкту; ему был неведом присущий нам стыд. Иногда в его взгляде вместо отвращения проскальзывало удивление, словно он не мог понять, как можно иметь столь извращенную психику.

Я же всю жизнь гадал, каково это – иметь здоровую психику, во всяком случае, с тех пор, как обнаружил, что я гей, как осознал в третьем классе, что мой интерес к нашему учителю, мистеру Смиту, сильнее, чем у моих одноклассников. И хотя долгие годы я притворялся, что это не так, мне нравились мужчины, и эта влюбленность не проходила, а болезненная вина, которая глубоко укоренилась в моем теле, разрасталась, и в конце концов я поверил, что жизнь без этого чувства невозможна. В редкие мгновения, когда я позволял себе представить, что мог бы быть счастлив с теми мужчинами, тупое нытье переходило в острую боль.

Пока Косби говорил, я размышлял, каково наблюдать за героями фильма, которые ведут себя так же, как ты; каково иметь семью, друзей, которые постоянно шутят о твоих любовных похождениях; каково жить, когда мир открывается перед тобой во всем своем великолепии? Каково это – не размышлять над каждым своим движением, не анализировать все, что делаешь, не лгать каждый день? Иногда в упрямом состоянии духа (в том состоянии, которое так не любил презиравший меня блондин) я говорил себе, что быть натуралом, наверное, очень скучно. В упрямом состоянии я размышлял: «Мое несчастье делает меня умнее. Мой изъян дарует мне честолюбие. Это то, что вдохновляет меня на писательство».

Однако в этом вопросе справочник был непреклонен. В нем утверждалось, что ощущение превосходства, о котором часто говорят гомосексуалы, – хитрая уловка, предназначенная для того, чтобы скрыть свою неполноценность: «Когда ощущение проходит, люди впадают в глубокую депрессию, и их самооценка сильно снижается. Часто это связано с желанием контролировать мысли других». «Совершенно верно», – подумал я, прочитав эти строки. Окружающие прекрасно понимали, что я запутался, что потерял контроль над своей жизнью и что у меня крайне заниженная самооценка. Я только и думал о том, что разрушаю семью, что на мне закончится наш род – все, тупик. Кроме того, меня не оставляла мысль о деньгах, которые родители потратили на мое лечение: только за двухнедельную терапию они заплатили полторы тысячи долларов. А еще мне невыносимо было представлять, как завтра я буду стоять рядом с отцом во время рукоположения и, излучая лживую улыбку, притворяться перед сотнями людей, которые придут его поздравить.

Но разве плохо думать, что я могу быть лучше этого блондина? Плохо надеяться, что однажды, если я постараюсь изо всех сил, Бог вернется ко мне, услышит мои молитвы? И даже пока я смотрел фильм – улыбаясь при каждом проблеске бледной плоти во время внезапного прыжка игрока на зад своего противника, когда он с небрежной точностью сбивал соперника с ног, – плохо ли было думать, что я сыграл бы лучше, чем все они вместе взятые?

Лютеранская церковь «Живое слово» стояла в скромном пригороде и представляла собой три тесно сгрудившиеся постройки с треугольными крышами и вереницами узких окон. Она походила на цветок лотоса из стекла и бетона, вероятно, вдохновленная брутализмом публичных библиотек и почтовых отделений 1960-х годов. Когда микроавтобус с нашей группой от программы «Исток» подъезжал к церкви, мы все посмотрели в ее сторону.

– Внутри церковь великолепная, – сказал парень позади меня. Прилагательное в его фразе прозвучало вполне искренне. Интересно, слова могут создавать ложный образ? – Мы просто обязаны осмотреть ее.

А определенная интонация?

Во время обеденного перерыва ко мне подошла экс-лесбиянка и цокнула языком при виде моей вызывающей позы: я стоял у дверей, упершись одной рукой в стену, а другой – в бок.

– Докладывать о тебе не буду, – сказала она так, будто я должен быть ей за это благодарен, – но тебе стоит изменить свой ложный образ, пока кто-нибудь еще не заметил.