Стерпор - [6]

Бедняга, он совсем не умел фехтовать. Против потомственного принца дома Вейньет, которому давал уроки искусства мечников сам Габриэль Савиньи, у него не было никаких шансов. Разве что я сам решил бы покончить с собой, но я никогда не питал склонности к суициду. Напротив, тяготы и лишения, которым подверг меня мой почивший родитель, укрепили меня, внушили истинное жизнелюбие, склонность к великой радости только от той мысли, что я живу…

Сим посланием я уведомлю (зачеркнуто), уведомле (зачеркнуто) уведомляю Вам, что какой-то неизвестный без денег покармился в таверне, а патом савершил убийство на улеце рядом… Личность убитого пока не апознана… И убивца тоже… Все на месте гаворят, что они его не знают.

Записка сержанта роты охранения порядка в столице Стерпора Атуна Лепира начальнику королевской стражи Зильберу Ретцу

ГЛАВА ВТОРАЯ В ней рассказывается о том, как надо заводить друзей (не путать с пособием Айвана Суссана «Куда заводить друзей» и Лба Вессерийского «Как разводить врагов»)

Я пошевелил тело ногой. Сомнений не оставалось. Я убил несчастного. Впрочем, стоило озадачиться вопросом, а был ли он несчастным? Вовсе нет. Скорее всего, он был очень счастливым мерзавцем. Такие типы обычно получают искреннее удовольствие от жизни. Особенно если им удастся сделать какую-нибудь гадость честному, благородному человеку. День не удался, если никто не ограблен, не унижен и не раздавлен. Радующийся каждому дню негодяй, преступник и вымогатель! Поделом же ему. Поделом.

Поразмышляв так некоторое время, я окончательно убедился в том, что поступил исключительно правильно. Он несомненно заслуживал смерти. Я поправил съехавшую шляпу и подергал серебряную серьгу.

У меня это уже вошло в привычку: убью кого-нибудь или только соберусь убить – и обязательно подергаю. Отвратительная привычка. Но избавиться от нее я не мог. Точно так же один из моих братьев, Лювер, не мог избавиться от привычки все время накручивать локоны на указательный палец. Чего только не предпринимал наш отец, чтобы избавить его от этой ужасной напасти: дал воспитателям полномочия бить его по рукам линейкой, если они заметят его за этим неподобающим потомственному принцу занятием; запирал его в темной комнате; приглашал докторов, которые разводили руками; несколько раз Лювера даже стригли наголо, но стоило волосам отрасти – и он снова брался за старое.

В конце концов король оставил попытки спасти своего младшего сына от позора. «Пусть делает, что хочет!» – изрек Бенедикт Вейньет и отправился на охоту, где зверски убил двух кабанов, оленя и ни в чем не повинную и совершенно непригодную в хозяйстве белочку.

С тех пор Лювер безнаказанно занимался этим каждый божий день, с утра до вечера. Сидел и крутил волосы на палец, руки его при этом нервно подрагивали. «Патология, – сообщали Бенедикту врачи, – нервический кризис». Впрочем, этот диагноз можно было применить ко всем без исключения моим братьям. Так или иначе, каждый из них имел какой-нибудь врожденный недуг, определенную патологическую черточку, которая со временем развивалась в маниакальную страсть, прогрессировала и делала существование окружающих буквально невыносимым.

Братья все то время, что мы находились вместе, раздражали меня донельзя, но, будучи от природы человеком сдержанным, хотя и склонным время от времени к убийству отъявленных мерзавцев, я терпеливо сносил общение с родственниками. Несмотря на мою наименее патологическую природу, я тоже имел разнообразные пристрастия, от которых совершенно не мог избавиться. Убийства негодяев, например, случались постоянно, а еще у меня была особая склонность к светлому элю, женскому полу, ну и целый ряд мелких привычек. В том числе описанная выше – в моменты крайнего раздражения я дергаю себя за серьгу.

Серьгу я, кстати, купил на ярмарке, когда мне было всего пятнадцать. Мой самый старший брат Дартруг – тот еще упрямец, абсолютный маньяк, скажу я вам, – полез на высокий ярмарочный столб за сапогами, а хозяин ярмарки, узнав, что это один из принцев Вейньет и что он желает именно ЕГО сапоги, стоял внизу и яростно аплодировал. Его хвалебные крики разносились над толпой звучно и одиноко. Граждане Центрального королевства наблюдали за истеричной овацией хозяина ярмарки молча. Хозяин продолжал аплодировать и кричать до тех пор, пока Дартруг не спустился и не ударил его в глаз, – он всегда был очень вспыльчив и нередко пускал в ход кулаки. Затем мой старший брат принялся орать на несчастного, что тот испортил ему все удовольствие от лазанья по столбу. Хозяин ярмарки от ужаса побледнел и, чтобы загладить свою вину, стал всучивать Дартругу всякие безделушки за бесценок. Тогда-то я, как всегда вовремя, подсуетился и приобрел у него за пару медяков массивную серебряную серьгу. Причем я едва отбился от Дартруга, который бешено кричал на меня: «Верни, верни этому идиоту его проклятую серьгу!…»

С тех пор серьга украшает мое левое ухо и со временем превратилась для меня в почти священный предмет, фетиш – не представляю себе, чтобы я когда-нибудь с ней расстался. Я отдам ее кому-нибудь, если только этот кто-то заберет ее вместе с ухом, но, надеюсь, этого никогда не произойдет – все же ухо, а тем более левое, мне до чрезвычайности дорого…