Степная радуга - [50]

— В тридцати верстах от нас храброе воинство под водительством господина Кадилина Ефима Василича, нашего большого друга и благодетеля, напрочь свернуло башку Советам, восстановило законную власть. Большевистские собаки получили по заслугам, и их нахального лая там больше не слышно. Собакам собачья смерть! И нашим местным смутьянам — Дуньке Калягиной и ее комитетским псам — пора прижать хвосты. Господин Кадилин с войском прибывает к нам в село, чтобы по-дружески, по-братски содействовать освобождению от гнета большевизма. И мы не должны ждать освободителей сложа руки. Докажем же господину Кадилину свою высочайшую преданность и любовь решительными действиями. Советская власть в селе Большой Красный Яр объявляется свергнутой!

Кулаки дружно загорланили «ура». Вечерин горделиво расправил усы, сказал, не дожидаясь, когда затихнет гул в толпе:

— Всю полноту власти доверяем отныне почтеннейшему Заякину Григорию Никитичу, который, надеюсь, как и прежде, будет верой и правдой служить нашему общему благоденствию… Проходи сюда, Григорий Никитич! Народ желает чествовать нового правителя!

Гришка Заякин возвратился не один. Впереди, накинув на плечи сатиновую косынку, шагала Дуня Калягина. Она еще там, в комбеде, куда прибежал за ней Гришка, смекнула, что за митинг затевают кулаки. Но, подумав, решила все же принять вызов, не испугалась, пошла на площадь.

— К крыльцу ступай, — подтолкнул ее новоявленный правитель. — Будешь отчет держать перед сходкой.

— Укороти руки! — гневно взглянула на него Дуня. — Без тебя найду дорогу.

А к Заякину со всех сторон тянулись с поздравлениями дружки:

— Браво, Григорий Никитич!

— На аркане у нас большевичка Дунька…

— Новая власть старую погоняет…

Дуня вышла вперед, встала перед крыльцом напротив Акима Вечерина. Вокруг злобно шипели вечеринские дружки. Многозначительно пощипывал свою окладистую бороду Ефим Поляков. Староста молельни Степан Агеев, скрестив руки, выжидающе смотрел на Дуню миротворческими глазками. Тяжело переваливался с ноги на ногу Моисей Филиппов, а рядом — его компаньон по торговым делам Никифор Зезенков с Федотом Обрубовым, Фокеем Фроловым и братьями Бутаковыми. Кулацкие угодники и подхалимы в первые ряды втиснулись, грязными словами поливали председателя комбеда.

Дуня с презрением глянула на них, спросила, сдерживая ярость:

— Чего вам от меня надо?

Ответил Аким Вечерин с крыльца:

— А то не знаешь? Чью ты линию гнешь? На кого мужиков нацеливаешь? Пораскинь бабскими мозгами — вам ли, голодранцам, с нами связываться! Распускай, Дунька, свой босяцкий комитет. Немедля распускай! Уяснила? Сельская сходка так решила. Теперь у нас Григорий Никитич начальником. А тебя, коли противиться станешь, здесь же, перед школой, и вздернем, как паршивую сучку…

Костлявая рука Гришки Заякина вцепилась в Дунино плечо, надавила со страшной силой. Брызгая слюной, он надрывно кричал:

— Падай на колени! Проси прощения у народа!

Дуня вырвалась, взглянула насмешливо:

— Это вы-то народ? Ха! Ярмо на шее народной — вот вы кто! Никогда больше не будет по-вашему. Как солнце не взойдет с запада, так и не вернутся назад царские порядки. Другой теперь на земле хозяин!

Соскочил с крыльца рассвирепевший Аким Вечерин. Подбежал к непокорной Дуне, жирными пальцами дотянулся до ее шеи:

— Порешу, паршивка! Заткни свою большевистскую глотку…

Но тут с задних рядов клокочущим потоком хлынули мужики, оттеснили кулаков от крыльца, грудью заслонили председателя комбеда.

Кирька Майоров вцепился в густую шевелюру Вечерина и так дернул ее, что тот взвыл. Ухватились они друг за друга, упали на землю, и несдобровать бы Кирьке, да помог Иван Базыга, огрел дубинкой лавочника. Аким Андриянович отступил. И Гришка Заякин, с синяком под глазом, заспешил за ним. Оставшись без вожаков, кулаки растерялись, попятились под напором бедноты к забору.

Позором закончилось для Акима Вечерина и его дружков сборище на площади. Сорвала беднота суд над Дуней Калягиной, не вернула Гришке Заякину его прежней власти, хотя он, готовясь к торжеству, уже достал из сундука и до блеска надраил медную бляху сельского старосты, чтобы при всем народе нацепить ее на грудь. Не удалось…

Под покровом темноты он побывал во всех кулацких дворах и приказал хозяевам немедленно явиться к Акиму Андрияновичу для важного разговора.

Тайный совет проходил под председательством штабс-капитана Емельянова. Опухоль на ноге у него опала — знахарка не напрасно просидела весь день у постели раненого, — и он мог уже самостоятельно ходить без поддержки Вечерина.

— Сочувствую вам, господа, — сказал Емельянов, мрачно поднимаясь из-за стола, — и разделяю нашу общую горечь поражения. Святое дело, которое должно было свершиться сегодня, сорвано хамским поведением голытьбы…

— Наказывал я Григорию Никитичу, — буркнул Вечерин, — чтобы следил за комбедовцами, не допускал их к площади. Так нет же…

— Да разве их удержишь, — отозвался Заякин. — Прут, как оглашенные. Меня чуть в грязь не втоптали. Ты вон поздоровше меня и то от замызганного Кирьки встрепку получил…

— Сейчас не время, господа, заниматься взаимными попреками, — косо глянул на Заякина штабс-капитан. — Необходимо отомстить голодранцам за нанесенное всем нам оскорбление.