Степан Халтурин - [2]

И вот Каланчевское поле. Да, грязи много на булыжной мостовой, но вместо кустарника, где сиживали волки, — поросли складов, среди которых высятся громады трех вокзалов… Если и сохранились лягушки в болотной топи, оставшейся от Красных прудов, то их голоса тонут в громыхании поездов, катящих поперек площади с Николаевского вокзала на Курский. Приволье сельской тишины исчезло в гомоне сотен людей, зазывных выкриках извозчиков, тарахтении телег. Дорога на Сокольники напоминала узкий коридор, обставленный сундуками домов.

Московскую «околицу» осваивал новый хозяин — капитал. Он скупал и строил, разрушал старозаветные гнезда дворянских особняков и возводил фабричные корпуса. Вчерашних богачей-помещиков он превращал в нищих и одевал в визитку и фрак бывшего крепостного. Он душил сотни тысяч рабов, приставленных к машинам, загнанных под землю, лишенных облика человеческих существ.

* * *

Халтурин был оглушен Москвой. И только вечером, найдя приют в небольшом деревянном домике рабочей окраины, он пытался разобраться в увиденном и услышанном. Когда все улеглись, Степан прислушался: Наташа уснула, Амосов ворочался с боку на бок, кряхтел. «Не спит», — решил Степан и тихо окликнул приятеля:

— Николай!

— Чего тебе?

— Не спишь?

— Разве уснешь?

— Мне, брат, не верится, что мы уже в Москве, давно ль я губернатора Тройницкого о паспортах просил, ан они в кармане.

— А жаль все же, что нам вместо Америки проезд в Германию дали. В Америке есть где развернуться, коммуну сколотить.

— Ничего, дай срок, паспорта у нас на полгода, еще и в Америке побываем, лишь бы денег хватило.

— У меня Наташины еще в целости, не касался до них, на твои пока разъезжаем.

Халтурин, его друг по училищу Николай Амосов, Наташа, жена Амосова, Смольянинов и Селантин, бывшие вместе со Степаном в одном студенческом кружке, покинув Вятку, училище, движимые одной целью — создать коммунистическую артель, ехали за границу, уверенные в успехе своего предприятия.

Чтобы вырвать Наташу из-под опеки дяди, Амосов фиктивно женился на ней. Наташа обрела свободу, а будущие коммунары пополнили общую кассу ее наследством.

— Меня мысль одна донимает. Как в Германии да в Америке с людьми разговаривать будем, языков-то не знаем?

— Да, нас им не учили.

— Нас, брат, ничему, кроме ремесла, не учили, что знаем, все сами в книгах вычитали. А чудно! Отец мой, Николай Никифорович, в извозе работал, шерсть и холст перепродавал, мельницу имел, сорок тыщ наследства оставил. Бога боялся, даже в Иерусалим пешком ходил, а я, его младший, в Германию да Америку еду, коммуну основать.

— А как мать-то отпустила?

— Убивалась, да старшие братья отговаривали, сестры же причитали. Хорошо, брат Павка поддержал. «Пусть, — говорит, — едет, он всегда непоседой был, в отца, может, и правда коммуну создаст, тогда и мы к нему махнем».

— Павел ведь тоже в кружке состоял. Понимает, что к чему.

— Да, мужик он крепкий, побольше нашего читает. Они с Башкировым Николаем и меня к книгам приохотили, когда я еще в Орловском поселянском училище азбуку осваивал.

Халтурин встал, зажег лампу и вытащил книгу.

— Степан, ты никак уже и в Москве успел купить книгу?

Степан загадочно улыбнулся и показал Амосову обложку книги.

— Постой, постой, да никак это та книга, что сегодня в трактире студенты читали?

— Она самая.

— Где ж ты успел купить ее, ведь это, наверное, нелегальщина?

— Нет, почему же, смотри: «Разрешено цензурой». Только я ее не покупал. Помнишь, в трактир пристав ввалился? Студенты сразу за стойку сбежали, а книжку на столе оставили. Я тоже подумал, что нелегальщина, ну и спрятал, а оказалось — «Статистический атлас», Московская городская управа издает. Но, наверное, в нем что-то есть, уж больно студенты внимательно его читали и все время спорили.

— Вот оно что! А интересные вещи они рассказывали, только о таком в трактирах у нас в Вятке не говорят.

— У нас в Вятке мы перед домом губернатора «Дубинушку» да «Долго нас помещики душили» распевали, и ничего. «Сам» на балкон выходил и слушал. А в Москве, мне Песковский рассказывал, в трактирах не только закусывают и пьянствуют, но заходят сюда и с друзьями поговорить, купец тут и сделки заключает. В трактирах всякое услышишь, особливо в Москве. На то она, брат, и Москва.

Халтурин был прав. Трактиры играли особую роль в жизни москвичей. Они были не только харчевнями, где можно найти еду по любому достатку, но и выполняли роль своеобразных клубов, особенно для тех, кто не имел доступа в Английский, Купеческий, Коммерческий и другие привилегированные собрания. Трактиры заменяли биржу, здесь кутили и босяки и миллионеры.

Московские трактиры различались не только по прейскуранту цен, но прежде всего их облик характеризовала публика. Были трактиры извозчичьи, где уставший, голодный извозчик и питался и грелся зимой; были трактиры писательские, вроде того, который приютился на Никольской; театральные, где артисты искали себе ангажемента на предстоящий сезон; много было трактиров студенческих, не говоря уже о знаменитом Тестове, Яре, трактирах Бубнова и Дубровина, куда съезжались богатые помещики и московские воротилы.