Степь зовет - [21]

Шрифт
Интервал

— Завтра думал… Никак человека не найду, хоть разбейся. Да будто никто еще и не выходил из наших, из бурьяновских. Все равно я их обгоню.

— А Веселый Кут уже кончает, по-моему, — поддразнила его Элька.

— Пускай… Какое их там счастье ждет, еще не известно, а я пока что, до сегодняшнего дня, с белым хлебом.

Она присела на край подоконника и долго молчала, не сводя задумчивого взгляда с Шефтла.

— Значит, в колхоз ты не хочешь, а, Шефтл? — спросила она тихо. — Ну, как знаешь, твое дело. Но ты хоть осмотрелся бы вокруг, узнал бы, как люди живут. Какая у тебя радость? И ветер твой хлеб сушит, и дождь вот-вот хлынет, а в Ковалевске уже молотят зерно…

— Да что мне до них? Мне свое мило. Зачем я буду хлопотать о других? Кто обо мне-то заботится? Кто — скажи? Кабы…

Он вдруг осекся, словно побоявшись сказать лишнее.

— Шел вот, — как бы оправдываясь, добавил он, —

шел мимо… Я тут целый вечер пробегал, телку свою искал. А сейчас иду, вижу — огонь, я и подошел…

— А ты присаживайся. Что ты стоишь? — Элька подвинулась. — Посиди немного. Скучно что-то. Такая тоска у вас…

Шефтл продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу.

— Тоска? У нас? Мы этого не знаем. Тишина, одно удовольствие, ложись у любой канавы и спи. Все кругом твое.

— Да ты садись, все равно не спится. Я тут смотрю земельные планы: так напутано, не разберешь…

Шефтл прыжком сел на подоконник и при этом нечаянно прижался к Элькиной руке.

Она почувствовала, как по всему ее телу пробегает медленная дрожь, сладостная, томительная. Никогда еще с ней не бывало такого, никогда…

— Кто у тебя на хуторе? — тихо спросила она.

Из-под густого, спутанного чуба на нее смотрели черные, горящие, немного растерянные глаза. Шефтл точно не совсем понимал, о чем его спрашивают.

— Есть у меня мои буланые, ну, и скотина… Чего мне больше надо? Один… И годи…

— А мать?

Шефтл махнул рукой:

— Совсем уже никуда. Разве что в хате приберет, и то… А вы… а ты… ты коммунистка?

— Почему спрашиваешь?

— Тогда-то я думал — ты просто в гости к кому-нибудь приехала.

— Когда?

— Когда первый раз увидел, у ставка. Вот когда. — Элька вдруг улыбнулась и шаловливо тряхнула головой, откидывая свесившуюся прядь.

— Ну, а если не в гости, так что?

— Тебя послали или ты сама? — Он смотрел на нее вопросительно и как бы в раздумье.

— А что? — снова улыбнулась она.

— Ну, у тебя как — хозяйство есть или…

— А-а… — Элька громко рассмеялась. — Нет, Шефтл, нету. Что на мне — видишь? — вот все мое хозяйство. Но будет! — сказала она задорно, и в глазах ее запрыгали насмешливые искорки, — Будет, Шефтл, будет! У нас тут еще такие богатые невесты заведутся — всем хуторянам на зависть. Ох и пожалеешь же ты, Шефтл, попомни мои слова!

— Гм… Исправный хозяин и небогатой обойдется… А вот тебе… зря рассчитываешь. Скопом никогда толку не добьешься. У каждого человека рука-то загребает к себе, к своему пузу.

— Да что это ты, в самом деле?! — вспыхнула Элька. — Не Оксман же ты, а Шефтл Кобылец! Оксману впору так говорить, но такой, как ты… Да на твоем месте я первая записалась бы в колхоз.

— Оксман мне ни сват, ни брат, — защищался Шефтл. — Пропади он пропадом, мне его не жалко. Мало он на мне наживался? Но насчет колхоза… Ну, на что он тебе, скажи! — горячо заговорил он, подвигаясь к Эльке. — И мне он ни к чему. Пока кони стоят у меня в конюшне, они мои, и землю мою я сам хочу пахать, уж как-нибудь… Вот только жену бы мне… Без жены и худоба ни к чему, да…

Помолчав, он вытащил из кармана горсть подсолнухов и протянул Эльке.

— Не хочу.

— Щелкай, не брезгуй, свои.

— Да не хочу я! — Она с досадой отвела его руку. — Свои… Тянет тебя к своему, как волка в лес. Выйди за балку, на людей посмотри!

— Не надо мне их! — упрямо повторял Шефтл. — Сперва пусть Коплдунер наживет таких коней, как мои, и такой двор, и такую жатку — и то я еще подумаю… На что мне колхоз, когда мне и одному хорошо: сам себе хозяин, чего еще надо?

— Ничего? — Элька легонько потянула его за спутанный чуб.

— Ну, жену, — ответил он ей широкой, доброй улыбкой.

— А нету еще?

Он притянул ее к себе и неуверенно прошептал:

— А ты?

— Пусти…

Снова ее охватило это томительное чувство. Вдруг она испугалась. Что с ней делается? Почему ее так тянет к этому парню? На мгновение она замерла, точно прислушиваясь, потом собралась с силами и оттолкнула его.

— Пусти… Пусти, Шефтл…

— Пойдем к нам, — вкрадчиво уговаривал он, взяв ее за руку. — Пойдем, ляжешь в комнате. Мать тебе постелет. Ты, наверно, и голодная, поешь…

Шефтл незаметно пересел поближе. Ему прямо не верилось. Как это могло случиться? Вот он и вот Элька, сидят рядом на подоконнике, и он держит ее руку. Еще сегодня у загона она показалась ему такой сердитой, чужой, а сейчас… Эх! Он стремительно повернулся к ней и попытался обнять, но девушка опять оттолкнула его.

— Ей-богу, я рассержусь, Шефтл, — проговорила она отворачиваясь.

Вдруг ей показалось, что кто-то перебежал улицу и, крадучись вдоль канавы, идет сюда.

С минуту она сидела не шевелясь, потом решительно спрыгнула с подоконника.

— Уходи, Шефтл, пора! Я закрою окно. Шефтл тоже посматривал на улицу.

— Постой! Будто бы сюда кто-то… — Ну и пускай. — Она тряхнула головой. — Иди, иди! Поздно уже. Мне завтра чуть свет вставать.


Еще от автора Нотэ Лурье
Судьба Лии

Из послевоенного творчества писателя, публикуется в переводе с идиша.


Где Эсфирь?

Из послевоенного творчества писателя, публикуется в переводе с идиша.


В ночном

Один из первых рассказов писателя, публикуется в переводе с идиша.


Школьники играли марш

Один из последних рассказов писателя, публикуется в переводе с идиша.


История одной любви

Последнее крупное произведение писателя посвящено нереализовавшейся любви.


Заявление в Генеральную Прокуратуру СССР

В 1951 г. писатель был обвинен по так называемому "Второму делу еврейских писателей" и репрессирован. После смерти Сталина в 1953 г. он подал заявление на реабилитацию и был освобожден в 1956 г., отсидев 5 лет и 6 месяцев из 25-летнего срока.


Рекомендуем почитать
Шутиха-Машутиха

Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.


Должностные лица

На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.


У красных ворот

Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.


Две матери

Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.


Горе

Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.


Королевский краб

Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.


Небо и земля

Вторая часть романа «Степь зовет» была написана после войны и пребывания в сталинском лагере, к моменту публикации была основательно сокращена и отцензурирована, полный вариант утерян.