Степь отпоёт - [2]

Закон кратных отношений во времени струны человечества мыслим для войн, но его нельзя построить. Для мелкого ручья времени отдельной жизни отсутствуют опорные точки, нет дневников.

В последнее время перешел к числовому письму, как художник числа вечной головы вселенной, так, как я ее вижу, и оттуда, откуда ее вижу. Это искусство, развивающееся из клочков современных наук, как и обыкновенная живопись, доступно каждому и осуждено поглотить естественные науки.

И ясно замечаю в себе спицы повторного колеса и работаю над дневником, чтобы поймать в сети закон возврата этих спиц.

В желании ввести заумный язык в разумное поле вижу приход старой спицы моего колеса. Как жалко, что об этих спицах повтора жизни я могу говорить только намеками слов.

Но, может быть, скоро мое положение изменится.

Весна 1919

Стихотворения

1. Птичка в клетке

О чем поешь ты, птичка в клетке?

О том ли, как попалась в сетку?

Как гнездышко ты вила?

Как тебя с подружкой клетка разлучила?

Или о счастии твоем

В милом гнездышке своем?

Или как мушек ты ловила

И их деткам носила?

О свободе ли, лесах,

О высоких ли холмах,

О лугах ли зеленых,

О полях ли просторных?

Скучно бедняжке на жердочке сидеть

И из оконца на солнце глядеть.

В солнечные дни ты купаешься,

Песней чудной заливаешься,

Старое вспоминаешь,

Свое горе забываешь,

Семечки клюешь,

Жадно водичку пьешь.

6 апреля 1897

2. «И я свирел в свою свирель…»

И я свирел в свою свирель,

И мир хотел в свою хотель.

Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток.

И свирел в свою свирель, выполняя мира рок.

Начало 1908

3. «Россия забыла напитки…»

Россия забыла напитки,

В них вечности было вино,

И в первом разобранном свитке

Восчла роковое письмо.

Ты свитку внимала немливо,

Как взрослым внимает дитя,

И подлая тайная сила

Тебя наблюдала хотя.

Начало 1908

4. «Немь лукает луком немным…»

Немь лукает луком немным

В закричальности зари.

Ночь роняет душам темным

Кличи старые «Гори!».

Закричальность задрожала,

В щит молчание взяла

И, столика и стожала,

Боем в темное пошла.

Лук упал из рук упавном,

Прорицает тишина,

И в смятении державном

Улетает прочь она.

Начало 1908

5. «Там, где жили свиристели…»

Там, где жили свиристели,

Где качались тихо ели,

Пролетели, улетели

Стая легких времирей.

Где шумели тихо ели,

Где поюны крик пропели,

Пролетели, улетели

Стая легких времирей.

В беспорядке диком теней,

Где, как морок старых дней,

Закружились, зазвенели

Стая легких времирей.

Стая легких времирей!

Ты поюнна и вабна,

Душу ты пьянишь, как струны,

В сердце входишь, как волна!

Ну же, звонкие поюны,

Славу легких времирей!

Начало 1908

6. «Я славлю лёт его насилий…»

Я славлю лёт его насилий,

Тех крыл, что в даль меня носили,

Свод синезначимой свободы,

Под круги солнечных ободий,

Туда, под самый-самый верх,

Где вечно песен белый стерх.

1908

7. «Из мешка…»

Из мешка

На пол рассыпались вещи.

И я думаю,

Что мир –

Только усмешка,

Что теплится

На устах повешенного.

1908

8. «Времыши-камыши…»

Времыши-камыши

На озера береге,

Где каменья временем

Где время каменьем.

На берега озере

Времыши, камыши,

На озера береге

Священно шумящие.

1908

9. «Жарбог! Жарбог!..»

Жарбог! Жарбог!

Я в тебя грезитвой мечу,

Дола славный стаедей,

О, взметни ты мне навстречу

Стаю вольных жарирей.

Жарбог! Жарбог!

Волю видеть огнезарную

Стаю легких жарирей,

Дабы радугой стожарною

Вспыхнул морок наших дней.

<1908>

10. «Огнивом-сечивом…»

Огнивом-сечивом высек я мир,

И зыбку-улыбку к устам я поднес,

И куревом-маревом дол озарил,

И сладкую дымность о бывшем вознес.

1908

11. Крымское. Записи сердца. Вольный размер

Турки

Вырея блестящего и щеголя всегда – окурки

Валяются на берегу.

Берегу

Своих рыбок

В ладонях

Сослоненных.

Своих улыбок

Не могут сдержать белокурые

Турки.

Иногда балагурят.

Я тоже роняю окурок…

Море в этом заливе совсем засыпает.

Засыпают

Рыбаки в море невод.

Небо

Слева… в женщине

Вы найдете тень синей?

Рыбаки не умеют:

Наклонясь, сети сеют.

Рабочий спрашивает: «Ачи я бачил?»

Перекати-полем катится собачка.

И, наклонясь взять камешек,

Чувствую, что нужно протянуть руку прямо еще.

Под руководством маменьки

Барышня учится в воду камень кинуть.

На бегучие сини

Ветер сладостно сеет

Запахом маслины,

Цветок Одиссея.

И, пока расцветает, смеясь, семья прибауток,

Из ручонки

Мальчонки

Сыпется, виясь, дождь в уплывающих уток.

Море щедрою мерой

Веет полуденным золотом.

Ах! Об эту пору все мы верим,

Все мы молоды,

И начинает казаться, что нет ничего невообразимого,

Что в этот час

Море гуляет среди нас,

Надев голубые невыразимые.

День, как срубленное дерево, точит свой сок.

Жарок песок.

Дорога пролегла песками.

Во взорах – пес, камень.

Возгласы: «Мамаша, мамаша!»

Кто-то ручкой машет.

Жар меня морит.

Морит и море.

Блистает «сотки» донце…

Птица

Крутится,

Летя. Кру́ги…

Ах, други!

Я устал по песку таскаться!

А дитя,

Увидев солнце,

Закричало: «Цаца!»

И этот вечный по песку хруст ног!

Мне грустно.

О, этот туч в сеть мигов лов!

И крик невидимых орлов!

Отсюда далеко все видно в воде.

Где глазами бесплотных тучи прошли,

Я черчу «В» и «Д».

Чьи? Не мои.

Мои: «В» и «И».

По устенью

Ящерица

Тащится

Тенью,

Вся нежная от линьки.

Отсюда море кажется

Выполощенным мозолистыми руками в синьке.

День! Ты вновь стал передо мной, как карапузик-мальчик,

Засунув кулачки в карманы.

Но вихрь уносит песень дальше