Степь - [36]

И никакие потребности духовные людям не нужны в большинстве своём. Возможно потому, что возникают духовные потребности только у людей наделенных духом, душой. Наслаждаться лицезрея прекрасное могут далеко не все… И это стоит признать.

Был у нас такой разговор с Дервишем. И он тогда оторвался от изучения ветхого манускрипта на неизвестном языке, поднял на меня свои голубые глаза, и стал говорить, что воспитывать нужно в человеке это чувство прекрасного, культивировать, будить спящую душу. И так меня эти слова разозлили, что взял я его пятерней за затылок и повел к окну. А надо сказать, что окно царской библиотеки выходило во двор, где в тот момент раздавался звериный крик, и человеческий гогот. Сотня опричников стоя кругом наблюдала, как какой-то бедолага, весь в крови и рваных ранах пытался убежать от голодного медведя. И очень толпу сие зрелище веселило, аж до слез на глазах. И я ткнул Дервиша в затылок и сказал:

- Иди! Буди в них чувство прекрасного!

А он мне ответил:

- А ты бы предпочел их всех убить? Так чем ты лучше их? Тем, что лучше умеешь убивать?

Да, я лучше умел убивать, и если бы можно было, убил бы всех, потому, что скоты, не люди они для меня вовсе. Но я промолчал, обиделся на Дервиша, нехорошо мы тогда расстались. Собрался и ушёл с Ермаком Тимофеевичем Сибирь покорять. Но слова Дервиша задели меня за живое. Да, я воин, убийца, но я никого и никогда не обижу просто так, щелбана не дам ни за что, а уж издеваться тем более не буду. Но все же, в словах Дервиша было что-то…. Что-то неуловимое, некая сермяжная правда, которая вязнет на зубах, как жвачка, потому, что любой поп в церкви тоже самое, только другими словами талдычит. И как бы ни тошнило, от этой жвачки, но бороться со злом, большим злом не выход.

Вот, к примеру: художник надеется, что своими картинами увеличит количество красоты в мире, писатель надеется своими произведениями увеличить количество доброты, композитор своей мелодией разбудить в людях чувство прекрасного, воин надеется, что убив врага, он защитит безвинных. Только я уже ни на что не надеюсь. Мои враги из будущего давно перестали меня преследовать, значит удалось это будущее как-то изменить, что они перестали существовать. При Екатерине нам, беженцам из будущего, удалось собраться вместе, а при Петре мы уже начали претворять планы в жизнь. Поначалу, пытались предотвратить некоторые критические ошибки развития и негативные их последствия. А чем дальше, чем глубже в прошлое, тем более дикие нравы и варварские обычаи открывались нам. И Дервиш решил, что нужно не только влиять на события, перекраивая историю, а нужно изменять самих людей, и тогда история перепишется сама. Легко сказать? Да и кто мы такие? Изгои, беженцы из собственного времени, которые, во-первых, пытались как-то выжить в прошлом, а во-вторых, как-то это прошлое изменить, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ведь такую возможность грех не использовать. Но воспитывать людей – я пас! Но Дервиша неожиданно поддержала Немезида, психолог, психоаналитик, профессиональный гипнотизер, одним словом ведьма, моя любимая ведьма. И на голосовании, я оказался в меньшинстве, пришлось подчиниться их решению. Не знаю, как далеко бы мы продвинулись в этом деле, без технической поддержки, но тут появился Очкарик, и благодаря ему, мы смогли путешествовать не только в прошлое. Его изобретение мы назвали гипноизлучатель (не помню, из какой книги взяли это название, тем более что к гипнозу прибор не имел никакого отношения, только к излучению), и опробовали на одном населенном пункте, небольшой деревне в бескрайних лесах, проследив последствия в будущих поколениях. Да, эти люди не были способны на подлость, на зависть, на ложь, на все те низменные чувства и поступки, что присущи обычным людям. Хорошие, добрые, отзывчивые люди у нас получились, и они рожали таких же добрых и отзывчивых детей. А через двести лет не осталось ни одного их потомка…. Их резали, убивали, забирали на войну, обкладывали непосильными налогами. Они плакали, молились Богу, просили о пощаде, работали не покладая рук, дохли с голода, потому, что очередные грабители у них отняли всё. И среди них не нашлось ни одного, кто дал бы отпор захватчикам, кто постоял бы за себя, и свою родню. Убийство было табу, вписанное в генах.

Сурчиная косточка в моих руках сломалась. И в душе моей что-то сломалось. Да, я по прежнему молод телом, но я не верю, что люди когда-нибудь по своей воле станут людьми. А если станут, то их потомки опять превратятся в свиней алчущих денег и зрелищ, бездушное общество потребителей. И я давно не надеюсь на лучшее, втайне от товарищей, а просто стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы это мир не стал хуже, чем он может стать. Вот и от друзей у меня появилась тайна, в которой я им никогда не признаюсь. Хотя они друзья, настоящие друзья, и возлюбленная моя настоящая. Но в душе опять росла убежденность, что я чужой… Всем чужой. Чужой был в своем времени, в любом коллективе, и везде, где бы я ни был, с раннего детства. Так же, как чужой во всех временах и народах, куда меня забрасывала судьба. Есть у кыпчаков такое слово – туажат, рожденный быть чужим, видимо, это про меня…