Стены - [10]

Мик образованный человек, у него обширный круг интересов, он умеет ясно и осмысленно выражать свои суждения. Но дело в том, что он дошел до того, что стыдился даже собственных мыслей, и не мог открыться уже никому. Разве что мне, да и то не вполне, несмотря на то, что с самого детства мы были достаточно близки. Еще задолго до мая пятнадцатого года — то есть до ключевых событий его жизни, — в то время, когда он был социально адаптированным человеком, уже тогда было заметно, что Мик склонен к замкнутости. Даже под влиянием алкоголя — а раньше Мик умел сохранять трезвость рассудка, несмотря на обилие выпитого — из него порой слова было не вытянуть. Ну, а если отмолчаться было просто невозможно, Мик просто начинал лгать. Просто сочинял на ходу, нес околесицу и я не знаю, осознанно он это делал, или просто его ставили в тупик ситуации, когда можно показать хоть часть себя истинного, и никто за это не осудит. В общем, Мик стыдился себя всегда и со всеми. Он умело маскировал свой стыд развязным поведением с девушками, умением поддержать — но не вести — диалог, манерой грязно выражаться, беззаботностью, имиджем прожигателя жизни. Но мало кто понимал, что это лишь маски, за которыми прячется его истинная сущность.

Конечно, воспитание, данное нам родителями, очень сильно повлияло на его становление. Мы из богатой семьи, родители наши успешные бизнесмены, входят в совет директоров санторийского филиала концерна Фольксваген. Над нами тряслись и чуть пылинки с нас не сдували. Думаю, что это важный момент: родители боялись отпустить нас в свободное плавание. Мы были для них двумя божками, настоящими кумирами, и скорее всего, они просто боялись в нас разочароваться. Думали, что вступив в самостоятельную жизнь, мы тут же оступимся и натворим глупостей. Нет, они об этом никогда не говорили, наоборот, всегда уверяли нас, что они в нас верят. Да они и сами себя просто заставляли верить в то, что их дети — это венец эволюции. Но чем выше они нас превозносили, тем больше подсознательно боялись, что мы не подтвердим их теорию. Буду откровенен, ни я, ни Мик не чувствовали этой веры в нас — ее не было. Была фанатичная, не вполне здоровая, любовь, было восхищение, и чем глубже они в них погружались, тем более мы с братом становились неприспособленными к условиям реальной жизни. Родители всего добились сами, жили в любви и согласии, единственной проблемой их было то, что они долго не могли зачать меня. Как следствие, я, а впоследствии и Мик, стали краеугольным камнем их счастья, тем, что дополнило и окончательно сформировало картину счастливой жизни. Как следствие, я и Мик обрели потенциальную способность разрушить их счастье, разрушить этот мир, который они создали и которому отдавались сполна.

Есть, конечно, такой момент, о котором я часто думал и склонялся к истинности своих суждений: вероятно, родители, по мере нашего взросления, просто не видели в нас тех качеств, которые помогли им добиться в жизни успеха. Мы с Миком просто не отвечали тем стандартам амбициозных и целеустремленных людей, которыми мыслили отец и мать. И они во многом были правы, но, черт возьми, они ведь и заставляли плыть нас по течению. Знаете, очень часто в таких ситуациях дети начинают идти наперекор, становятся неблагодарными и заносчивыми, на любовь и нежность отвечают чуть не презрением. Но не мы с братом. Мы научились ценить любовь и благополучие. Я это к тому, что многие думают, мол, людям выросшим в обстановке полного достатка и стабильной уверенности в завтрашнем дне, чужды представления об истинных ценностях. Чужды представления о жестоких реалиях, царящих за пределами богатства, о нищете и о том, как она ломает людям судьбы. Конечно, в этом есть доля правды. Но одно могу сказать точно: в нравственном плане мы с братом получили достойное воспитание. Даже с детских лет, — а ведь дети способны смешивать сверстников с грязью за то, что они хуже одеты, или у них меньше карманных денег, — нас учили ценить людей за их моральные качества. И мы старались это делать. С детства старались проявлять человечность, и вполне возможно — хотя, не хочется в это верить, — что именно это мешало нам быть в глазах родителей более жесткими и целеустремленными. В любом случае, на их любовь и самоотдачу мы отвечали любовью и уважением. Я не знаю, правильно это или нет, но в детстве и ранней юности в отношении родителей у нас с братом была даже некая безвольность. Не просто послушание и уважение, а прямо покорность. Вот так они смогли себя поставить с помощью пряника, и практически без кнута, не знаю, есть ли тут некая психология. Нам почти ни в чем не отказывали, мы всегда были отлично одеты, у нас всегда было нужное количество денег. Уже в старших классах мы ездили на собственных автомобилях, познали мужское уважение и женское внимание. Думаю, мы с Миком просто понимали, что всем этим обязаны деньгам, а деньги у кого? Вот именно. Будь с людьми человеком и польза не заставит себя ждать. Это было уже в подсознании.

Учились мы неплохо, но без рвения. Спортивные секции посещали охотно, но азарта победителей в нас не ощущалось. Родители намекнули нам, что учиться мы будем в Санторинском университете, а мы и не сопротивлялись. Санторин так Санторин. Вот вам и ответ, потому что лично у меня даже яркого увлечения в жизни не было. Про Мика в этом плане, вообще, отдельный разговор. А я действительно к веслам не прикасался, куда несет — туда и плывем. Не нашел я в юности точку опоры, ради которой стал бы жить, которая стала бы целью и смыслом всех моих поступков. Не нашел для себя музы. Тогда я просто наслаждался бесплатными дарами жизни, и не понимал, что самый бесценный дар — это найти себя в чем-то. Детские и юношеские развлечения перекрыли во мне это стремление. Если бы не жена, не знаю, куда бы меня занесла судьба. То есть, я признаю, что я в жизни спасен, а не обретен самим собой, понимаете? Это сложно признавать, но зато не так противно, как врать себе. Представляю, сколько волнующих опасений отец с матерью пережили в то время, когда я вышел из-под их контроля и стал жить самостоятельной жизнью.