Стены - [12]

В то время как он оканчивал бесполезное обучение в университете и вступал в «самостоятельную» жизнь, он на протяжении длительного времени встречался с девушкой по имени Вероника. И я думаю, что к ней Мик испытывал по-настоящему сильное чувство, максимально приближенное к любви, в широком понимании этого слова. Его «любовь» к Алисе Андерсен, о которой речь пойдет дальше, я не беру в счет, я никогда не назову это любовью. Так вот, эта Вероника, похоже, изо всех сил пыталась, так сказать, переделать моего брата. Возможно, мотивы ее были лишены романтизма, и заключались в некоем психологическом эксперименте. В любом случае, именно Вероника на долгое время перечеркнула нормальное отношение Мика к противоположному полу. Дело в том, что в своей заключительной речи она в самых жестких формах объяснила моему брату, что тот обречен на мерзкое — не жертвенное, — а на самое мерзкое одиночество. Что он неспособен даже в обещаниях сделать счастливой ни одну девушку, не говоря уже о реальности. Что виной всему его бесконечный эгоизм, который является не застенчивостью, не загадочностью, не скромностью, а банальной самовлюбленностью. Что нет более отвратительной черты, чем полностью погружаться в собственный мир, не умея при этом твердо стоять на ногах в этом мире.

Думаю, эти слова сильно на него повлияли, но не в том смысле, в каком должны были. В любом случае, Мик замкнулся окончательно. С того времени, он уже не вступал ни в какие романтические отношения — по крайней мере, я о них не знаю. Скорее всего, он полностью переключился на проституток. То есть, то, что Вероника имела в виду — постараться изменить себя и выйти за пределы своего эгоизма, — Мик вновь ловко извратил. Он просто уверил себя, что не сможет сделать счастливой ни одну девушку — вот что он почерпнул из той речи. И как всегда, пустил все на самотек. Он все больше отстранялся от общества, пристрастие к спиртному набирало обороты, он стал избегать друзей, и уж тем более, новых знакомств. Бар под названием «Туман» стал ему вторым домом, он проводил там вечера напролет, чаще всего в полном одиночестве, лишь изредка присоединяясь к компаниям знакомых. Мне он еще кое-как доверял, но я чувствовал, что такими темпами еще через несколько лет между нами будет пропасть отчуждения.

Море свободного времени, материальная обеспеченность, отсутствие семейных хлопот — все этому способствовало. Вы понимаете? У него ведь не было ни одной проблемы, ровным счетом. Ни одной, по-настоящему серьезной проблемы, его голове не о чем было болеть. И от этого страшно вдвойне. Его единственной проблемой был он сам. То, что он с собой делал, замыкаясь в себе и все больше погружаясь в алкоголь — давайте будем честными, — не заслуживает оправдания. В то время, когда многие люди борются за выживание, Мик сидел в баре, заливал в себя дорогой коньяк, и размышлял о тщетности бытия. И при этом смел искренне верить, что он несчастлив. Да, разумеется, он был несчастлив, но виной тому исключительно он сам. Не было ни одного человека, ни одного обстоятельства, которое можно было бы обернуть против него. Все было в его руках, но Мик опустил руки.

В этом самом «Тумане» он и встретил Алису Андерсен, и встреча эта оказалась переломным событием в его жизни. Ему тогда было двадцать пять, то есть произошло это примерно за два с половиной года до событий связанных с Перри Пейджем, и с того момента ситуация стала принимать просто катастрофический характер. С Летицией Торрес — лучшей подругой Алисы, — мы были знакомы уже очень давно, еще со школы. Когда-то я пытался за ней ухаживать, но был оставлен не у дел, хотя мы сохранили приятельские отношения. А Алиса познакомилась с Летицией в Санлайте, где они обе учились в университете, и переехала в Санторин после определенных событий в своей личной жизни, о которых скажут другие. Переехала и почти сразу попалась на глаза моему брату. И вместе с интересом к Алисе, Мик потерял интерес к жизни, понимаете? Интерес к самому себе. Я далеко не сразу понял, какую роль Алиса играет в его жизни. Он держал свою болезнь под надежным замком.

Помню, как он впервые заговорил о ней, когда я навестил его в один из вечеров:

— В твоей памяти есть некий женский образ, который в свое время поразил тебя до глубины души? Образ какой-нибудь девушки, которую ты видел, может, единственный раз в жизни, но который каленым железом запечатлелся в твоей голове? Лицо, красивее которого ты уже никогда не увидишь, и ты в этом уверен? Жена не в счет.

Я задумался. Слышать такие речи от Мика, в принципе, дело не странное. Странным было то, что со времен Вероники, он не говорил со мной о девушках, и поэтому во мне забрезжила надежда на светлое будущее. Как же я тогда ошибся.

— Может быть, — пожал я плечами. — Думаю, в жизни многих мужчин есть такой образ. Помню в очереди какой-то: стояла стройная брюнетка с волнистыми волосами, спадавшими по плечам, и огромными черными глазами. Настолько огромными, что они постоянно казались удивленными — это было невероятно мило. И да, это было лет восемь назад, а я до сих пор ее помню. Но, разве это важно? В красоту можно влюбиться, но любить за красоту невозможно. Как-то так. Почему ты спросил?