Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим - [27]

Может быть, кто-нибудь из казанских студентов или адъюнктов (среди них были высланные из Киева и Вильны юноши, участвовавшие в студенческих волнениях) обратил внимание Льва Толстого на Стендаля.

Ссылаясь на слова невестки Льва Николаевича Ольги Константиновны, А. К. Виноградов утверждал, что Толстой впервые познакомился с романами Стендаля и «до самозабвения» зачитывался ими еще в 15-летнем возрасте[229].

Как бы то ни было, автор «Красного и черного» затронул в его душе родственные струны. Каким был юный Толстой?

Облик Л. Н. Толстого 80-х годов всемирно известен. Эпически обрисовал творца «Войны и мира» и «Анны Карениной» И. Е. Репин: «Внушительная, необыкновенная фигура», «осанка военного», «грозные нависшие брови, пронзительные глаза», «широкие скулы, грубо вырубленный нос, длинная косматая борода, огромные уши, смело и решительно очерченный рот, как у Вия […]»[230].

И Репин, и другие современники, лично знавшие Толстого, отмечали его великодушие, деликатность, простоту в обхождении с людьми, изящество речи и манер…

Юный же Лев Толстой, неуклюжий рослый юноша со щетинистыми волосами, производил впечатление надменного аристократа. Как вспоминал В. Н. Назарьев, также учившийся в 40-х годах в Казанском университете, Лев Толстой сразу же оттолкнул его «напускной холодностью» и «презрительным выражением прищуренных глаз». Однако «надменная фигура графа» скрывала застенчивую натуру, обуреваемую сомнениями. «Неотразимую […] силу сомнений» Льва Толстого вскоре ощутил и его собеседник-студент[231].

Как свидетельствовал сам Толстой, не только в Казани, но и раньше он старался быть «светским», подразделяя людей на «comme il faut[232]и не comme il faut!» («Юность», гл. 5). Вместе с тем, Толстой-студент испытывал в светском обществе мучительную неловкость. Это ощущение было вызвано не только сознанием своей некрасивости, но и «общей внутренней неудовлетворенностью» юного Толстого[233].

Убежденность в том, что он «дурен», но умен и добр, укоренилось в нем еще с детства («Детство», гл. 17). В пору юности главным его устремлением стало умственное и нравственное самосовершенствование. Это заставляло его испытывать раскаяние за тщеславные мечты, побуждало сочинять для себя «правила жизни» («Юность», гл. 3, 5). Увеселения светского общества уже не могли удовлетворять серьезного и вдумчивого юношу. Его излюбленными занятиями были чтение, философские размышления и самоанализ.

Уже в 16-летнем возрасте Лев Толстой читал философские сочинения Вольтера и других авторов, и тогда же перестал верить в религиозные догмы и посещать церковь («Исповедь»). Пылкий и страстный от природы, он мечтал о счастье и приходил к выводу, что «человек не должен искать счастие в внешнем мире, т. е. искать его в случайных приятных впечатлениях внешнего мира, но в образовании себя […]», как он напишет в отрывке «О цели философии»[234].

Лев Толстой очень рано начал проявлять пристальный интерес к внутреннему миру человека. Неустанно стремясь разобраться в самом себе и в окружающем его обществе, чувствительный и чрезвычайно восприимчивый юноша обнаружил в авторе «Красного и черного» родственные черты.

Можно ли узнать автора по его произведению?

В молодости Л. Н. Толстой отметил в своем дневнике: «Читая сочинение, в особенности, чисто литературное – главный интерес составляет характер автора, выражающийся в сочинении. – […]. Самые приятные суть те, в которых автор как будто старается скрыть свой личный взгляд и вместе с тем остается постоянно верен ему везде, где он обнаруживается»[235].

Это, безусловно, относится и к роману «Красное и черное».

В этом произведении как нельзя более ярко воплотилась личность Стендаля: его взгляды, пристальный интерес к жизни современного ему общества, умение проникать в самые тайные уголки человеческого сознания и через него раскрывать внутреннюю борьбу личности и внешний мир, наконец – неустанное стремление к ясности, своеобразие стиля. В сочинении, посвященном Стендалю (1887 год), молодой Ромен Роллан воспринимал «Красное и черное» как лучшее произведение этого писателя, в котором полнее всего раскрывается его личность, прежде всего – глубокое проникновение во внутренний мир индивидуума.[236]

Остановимся немного на этом романе и на тех чертах автора, которые отразились в нем.

Уже эпиграф, предпосланный роману, «Правда, горькая правда» – свидетельствует о намерении писателя: сказать правду. Эти слова приписаны Дантону, но придуманы самым Стендалем, как и многие другие эпиграфы «Красного и черного» – из семидесяти трех лишь пятнадцать принадлежат авторам, чьим именем они обозначены[237].

Судя по его собственным словам, Стендаль приводил эпиграфы для того, чтобы обусловить эмоциональное восприятие романа читателем, а не для того, чтобы высказывать «более или менее философское суждение о ситуации», описанной в романе[238]. Стендаль – мастер афоризма, краткой выразительной характеристики. Не случайно хроникер парижского периодического издания «Mercure de France» прозвал его «Ларошфуко романистов»[239].

Слова «Правда, горькая правда» эмоционально подготавливают читателя к восприятию драмы, основные сюжетные линии которой заимствованы автором из газетных сообщений о судебных процессах – Адриена Лафарга, Антуана Берте —, но значение которой далеко выходит за рамки индивидуальной судьбы.