Стендаль - [31]

— Да я Бейль — друг Жуанвиля.

— А! — восклицает она наконец. — Qu'eqli è il Chinese («Да это Китаец!»).

И тут Бейль вспоминает, что действительно в те годы он имел прозвище Китайца за узость и раскосость глаз. Некоторые звали его Великим египтянином, словно пародируя его любовь к приключениям Калиостро.

Проходят дни, и чем больше развязывается язык Бейля, чем речистее он становится, тем больше Анжела удивляется: как можно держать в памяти все эти тысячи мелочей!

Но Бейль быстро находит выход:

— Это объясняется только тем, что все нанизано в этом ожерелье на одну священную нить любви.

Бейль записал впоследствии:

«Сегодня в час пополудни я пришел к ней. К счастью, она заставила меня прождать четверть часа. Это дало мне возможность прийти в себя».

Анжела Пьетрагруа не была «скупой женщиной». Она решила, что если человек с такой хорошей памятью приобретет крупицу счастья, а она при этом ничего не потеряет, то она сделает доброе и хорошее дело. И Бейль действительно был счастлив или казался себе таким до тех пор, пока после нескольких выездов в итальянские города он не очнулся от этого карнавального угара 27 ноября 1811 года в Париже.

ГЛАВА VI

Если двор Наполеона в Париже и Сен-Клу утопал в роскоши, то сам он, подбираясь все ближе и ближе к польским пределам, ночевал в задымленных амбарах, по две недели не снимая сапог и не раздеваясь.

Италия, Пруссия, Австрия, Голландия, Испания покорены, и всюду с титулами великих герцогов, королей и вице-королей посажены его родственники, выполняющие роли губернаторов и полицмейстеров французского правительства. С Россией — мир; Англии декретом 21 ноября 1806 года объявлена та форма войны, которая служила признаком бессилия Наполеона, — континентальная блокада. Наполеон готовился сломить последних и самых сильных противников — Россию и Англию. Он собирал силы для нанесения решительного удара, успех которого превратил бы его в полного и единственного владыку всей Европы.

«Цезарь безумствует», — писали английские газеты. А Наполеон затевал «поход в пограничные с Азией владения, простиравшиеся от Польши до Урала».

Он хотел раздавить Россию, но это требовало давления на собственную буржуазию, не говоря о том, что новый поход тяжело ложился, как и все наполеоновские войны, на массу трудового населения Франции.

Маркс писал: «Деспотически подавляя либерализм буржуазного общества — политический идеализм его повседневной практики, — он не щадил равным образом и его существеннейших материальных интересов, торговли и промышленности, как только они приходили в столкновение с его, Наполеона, политическими интересами. Его презрение к промышленным дельцам было дополнением к его презрению к идеологам. И в области внутренней политики он боролся против буржуазного общества как противника государства, олицетворенного в нем, в Наполеоне, все еще в качестве абсолютной самоцели. Так, например, он заявил в государственном совете, что не потерпит, чтобы владельцы обширных земельных угодий по произволу возделывали или не возделывали их. Тот же смысл имел и его план — путем передачи в руки государства гужевого транспорта подчинить торговлю государству. Французские купцы подготовили то событие, которое впервые потрясло могущество Наполеона.

Парижские биржевики путем искусственно созданного голода заставили Наполеона отложить русский поход почти на два месяца и т а к и м о б р а з о м п е р е н е с л и е г о н а с л и ш к о м п о з д н е е в р е м я г о д а»[31] (Разрядка моя. — А. В.).

Парижские спекулянты рассчитывали, что Наполеон, как человек сообразительный, опоздав на два месяца, вовсе откажется от безумной попытки идти в Россию в такое тяжелое для Франции время. Ведь только что закончился беспримерный 1811 год — кризис охватил торговлю и промышленность Франции и других европейских стран. Страна еще не оправилась от его последствий, и буржуазии вовсе не улыбалась необходимость новых напряжений и жертв. Крестьянство также устало от бесконечных войн, — ведь ему одному приходилось вносить налог кровью, потому что буржуазия откупалась, платя за освобождение своих сыновей.

Бонапарт знал, что не французские и фландрские суконщики и не оружейники Франции и Голландии делают ему амуницию и оружие для Русского похода и для войны с Англией, а на французское государственное золото все это изготовляется на фабриках и заводах Англии, то есть руками его врагов. 19 апреля 1811 года министр внутренних дел докладывал Наполеону:

— Рабочие большей части промыслов жалуются на безработицу и уверяют, что огромное число рабочих беспрерывной волной полилось в эмиграцию.

Пятнадцать миллионов франков были ассигнованы Наполеоном на поддержку мануфактур. Эти пятнадцать миллионов быстро были размещены в глубоких карманах спекулянтов. А товары по-прежнему поставляла Англия.

Но ничто не могло удержать Наполеона от осуществления давно взлелеянного замысла.

Еще в 1810 году он задумал «поить своего коня водами Ганга». Громко говорить о таких вещах парижским банкирам было неловко: они, хихикая, вышли бы из кабинета императора и не дали бы ни копейки. Но не один Нарбонн, а и другие слышали об этом замысле. В самом деле, из двух врагов, оставшихся в мире — России и Англии, — надо было выбирать сейчас одного, для того чтобы раздавить обоих. Наполеон выбрал Россию и решил, что, завоевав подступы к Азии, он «из Москвы ударит на Индию и сразу раздавит и меркантильную империю англичан и берлогу северного медведя».