Стендаль - [16]

Он уже давно переживал мучительное разочарование. «Как только я бывал один и спокоен и избавлялся от своей застенчивости, возвращалось это острое чувство: «Так это и есть Париж?»

Это означало: то, что я желал в течение трех лет как высшего блага, чему я пожертвовал тремя годами своей жизни, тяготит меня… Ужасным вопросом, разобраться в котором у меня не хватало ума, было: где же на земле счастье? А иногда я приходил к такому вопросу: есть ли на земле счастье?»

Услышав от Марсиаля о том, что он намерен принять участие в новом походе, юноша быстро принял решение.

«К черту Политехническую школу, скучный Париж, салоны, комедии, музыку, живопись, фехтование!

Я скоро должен родиться, как говорит Тристрам Шенди, — пишет Бейль, — и читатель скоро освободится от моего младенчества.

В один прекрасный день Дарю-отец отвел меня в сторону, и я затрепетал; он сказал мне:

— Мой сын отведет вас в военное министерство, где вы будете работать вместе с ним в канцелярии».

Без всякой пощады к самому себе Бейль описывает первые дни в военном министерстве, где в конце сада росли жалкие, коротко подстриженные липы, под которые министерские чиновники отправлялись за нуждой. «Дарю усадил меня за рабочий стол и велел переписать отношение». Бейль сделал орфографическую ошибку, описанную впоследствии в романе «Красное и черное» как ошибка Жюльена Сореля. Дарю был в ужасе.

Бейль очень скоро постиг тайны канцелярской работы. И, надо отдать ему справедливость, он скромно умалчивает о своих заслугах и много говорит о своих недостатках парижского периода. Только мельком мы узнаем, что он все свои досуги использовал для тщательнейшего изучения Шекспира и Ариосто. После этого он по-новому стал смотреть на людей и на человеческий характер. Бейль обращается к читателю: «Промахи существа, жившего в 1800 году, — это открытие, которое я делаю по большей части только тогда, когда пишу об этом». И далее, с видом мудреца, Бейль делает отметку: «После стольких лет и событий я помню только улыбку женщины, которую я любил. Недавно я забыл цвет мундира, который я носил. А знаете ли вы, благосклонный читатель, что такое мундир в победоносной армии, которая, как армия Наполеона, является единственным предметом внимания всей нации?»

Он во что бы то ни стало будет участником похода 1800 года. Марсиаль Дарю — помощник смотрового инспектора. В Дижоне формируется Резервная армия Бонапарта под командой Брюна. Марсиаль Дарю послан туда с определенными поручениями. Что же касается Бейля, то он сам не знал, в качестве кого он отправляется в Резервную армию Бонапарта. Он выехал из Парижа 7 мая 1800 года, миновал Дижон, не застав там ни одного солдата, и поспешил в Женеву, где новоиспеченный военный герой совершил невоенный акт поклонения дому Руссо.

Бейль ехал на лошади, брошенной в пути графом Дарю, и опаздывал, потому что ему приходилось ждать выздоровления этого Россинанта.

Капитан Бюрельвилье, случайный попутчик, помог Бейлю не свалиться в озеро на опасной дороге. На протяжении остального пути он старался совершенствовать верховую езду Бейля.

— Что же бы вы сделали, если бы собака-дворянин бросился на вас? — спросил капитан однажды.

— Я выстрелил бы в него.

После такого признания дружба окрепла.

В семнадцать лет и четыре месяца Бейль совершил переход через Сен-Бернар, не замечая, что во всех комических эпизодах его первого вступления в армию было гораздо больше героического, чем в фальшивых батальных картинах Ораса Верне. Его опьяняли и веселое небо, и Итальянские Альпы, и новый язык, и весь ослепительный блеск вновь открывающейся перед мальчиком жизни. Как во сне прошли дни и часы перехода через Альпы, и, нагнав французскую Главную квартиру, Бейль в тот же день попадает на фронт[10].

Вот она, линия огня! Мелкий кустарник, река, широкая долина, на другой стороне низкие дома, — это крепость.

Какая крепость? Небольшие кирпичные стены, а вокруг мирная и веселая североитальянская картина. Направо дорога, по которой растянулся кавалерийский полк и пылит, пылит… А впереди ничего — ни человека, ни зверя. Куда свернуть?

В эту минуту со свистом, шумом и грохотом рядом с лошадью Бейля взлетает кустарник, затем второй, третий. Лошадь шарахается в сторону. Кавалерийский эскадрон рассыпается по полю. Откуда-то бегут люди в высоких киверах, держа ружья под самый штык. Оказывается, кирпичные стены по другую сторону реки выбрасывают огонек за огоньком.

«Неужели это и есть бой? — думает Бейль. — Неужели я участник сражения?»

Дорогу ему перегораживают бегущие через поле люди. Горная артиллерия быстро располагается на позиции в нескольких шагах от Бейля, и какой-то человек, поднося набалдашник хлыста к его носу, кричит ему:

— Убирайся к черту, мерзавец, пока тебя не растоптали!

Вечером в палатке генерала Мишо — насмешливые взгляды офицеров и полное недоумение Бейля: «Неужели я был под огнем? Неужели это была битва?»

Но, судя по тому, что он находится во взятой крепости Бард, конечно, это была битва.

Австрийцы под командой генерала Вукасовича, отброшенные к востоку от Минчио, и австрийцы под командой генерала Меласа, бросившие Геную в поспешном отступлении, встретили отряды французского генерала Ланна, который соединился с Мюратом под Страделлой. Тридцать две тысячи французов на реке По и двадцать тысяч под Страделлой совершили блестящую операцию замыкания австрийских корпусов в сплошное кольцо. Ланн разбил вдвое сильнейшего противника у Монтебелло. Но зато сорок тысяч австрийцев с двумястами орудий, обманув Бонапарта, прошли Бормиду и приблизились к речке Фонтанэ в том месте, где у Ланна едва насчитывалось шестнадцать тысяч человек. Ланн потерял деревушку Маренго, когда Бонапарт с четырьмя с половиною бригадами из своей консульской гвардии внезапно приблизился к месту боя.