Стенающий колодец - [85]

В ту же ночь или какую-то другую в предрассветные часы я, помнится, смотрел из окна на залитую лунным светом траву и надеялся, что ошибся, что не мог никто двигаться в дальнем полускрытом уголке сада. Вскоре после того меня стали посещать сны, которые лучше бы мне не видеть – коих на самом деле я стал остро бояться. И центральным образом в них была калитка, ведущая в Посадку.

Мне кажется, чем старше мы становимся, тем реже нам снятся настоящие кошмары. Неловкие сны – да, вроде того, где я, обтираясь после душа, открываю дверь спальни и тут же попадаю на многолюдный вокзал, где приходится спешно придумывать объяснения своему дезабилье; но не кошмары. Но в те времена, о коих я сейчас размышляю, кошмары случались – не прямо-таки очень часто, но куда чаще, чем мне хотелось бы. Причем, едва сон начинался, я остро осознавал – быть ему плохим, и ничего с этим не поделать, никак не удержать его в безоблачном русле.

Вот я сижу, смотрю из окна: садовник Эллис орудует граблями и лопатой, еще какие-то знакомые фигуры приходят и уходят, все в своих безобидных делах. Но этой пасторали не обмануть меня, не отвлечь от главного. Приближался час, когда садовник и остальные соберут свои пожитки и удалятся по разбегающимся тропкам по домам, в безопасный мир за Посадкой. И тогда сад будет представлен самому себе – или тем его обитателям, которые чурались людских глаз. Тем, кто только и ждал полного безлюдья, чтобы заявить о себе.

Приближался момент, когда окружающее приобретет угрожающий вид; солнечный свет утратит силу, на смену ему придет некое сумеречное полусветье – я не знал, как иначе назвать его в детские годы, а сейчас облек бы зрелище в нечто поэтизированное, например, в слова «безжизненная бледность помрачения». Так или иначе, в такую пору я становился тревожным без меры; гамлетовское предчувствие овладевало мной, и я озирался, боясь, что в каком-то месте сада мой страх примет зримую форму. Собственно, едва ли я сомневался в том, где именно это верней всего произойдет. За кустами, среди деревьев Посадки, кто-то совершенно точно двигался, а когда я не смотрел – прытко, полузримо перемещался оттуда на тропинку, с тропинки – под самый дом. Я все еще стоял у окна, и прежде чем я успевал привыкнуть к новому страху, слышались шаги на лестнице. Чья-то рука бралась за дверную ручку. На первых порах дальше этого момента сон не развивался, но мне и этого хватало с лихвой. Я не имел ни малейшего представления о том, что может случиться далее, хотя и понимал – это должно быть что-то невообразимо ужасное.

Но довольно этой преамбулы о снах. Да, это лишь преамбула, пролог, ибо похожий опыт переживал я раз за разом; насколько часто – не могу сказать, но достаточно часто, чтобы вызвать у меня острое отвращение к перспективе остаться одному в «нехорошей» части сада. Мне пришло в голову, что на самом-то деле не я один, но и деревенские жители, работавшие здесь, по возможности сторонятся калитки или хотя бы питают к ней некое трудноуловимое предубеждение. Но на этом не стоит делать чрезмерного акцента, ибо, как я уже сказал, никаких страшных историй, связанных с этим местом, я не слышал ни от кого и никогда.

Это не значит, впрочем, что никакой такой истории не было вовсе.

К слову, не будет верным утверждать, что вся Посадка была землей привидений. Там были деревья, превосходно приспособленные для лазания и чтения под их сенью; была там стена, по чьему верху можно было пройти много сотен ярдов и выйти на оживленный тракт, идущий мимо фермерской усадьбы и других знакомых дворов. Чем дальше от калитки, тем меньше сказывался на мне тот мистический гнет, а в парке, с его чудесными дубравами и прудами, я мог о нем и вовсе забыть.

Довольно; опять я затягиваю повествование. Но то, что сокрыто у него в хвосте, яд, и мне не хочется травиться им вновь, вот я и не тороплюсь перейти к самому главному. Мне не миновать его, впрочем, так зададим же нежеланный вопрос: каков, в конце концов, был источник снов, коим я был подвержен в течение значительного промежутка времени? Что ж, он представляется мне следующим образом.

Одним чудесным днем – поистине чудесным, ни капли не мрачным и не пасмурным, – я стоял у окна верхнего этажа дома. Вся семья отсутствовала. С какой-то темной полки в безлюдной библиотеке я достал книгу – на деле то был вручную переплетенный том, кое-как собранный из журнальных вырезок, содержащих части романа с продолжением. Теперь я знаю, что это был за роман, но тогда понятия не имел, и случайно вычитанная фраза поразила меня, застала врасплох: героиня, шагая в сумерках по пустынной аллее, идущей мимо старого особняка в Ирландии, позволила воображению разыграться и была потрясена «воздушным образом старого дома, напустившего на себя по-особому злобный, пугающий, скрытный вид за частоколом старых вязов»[32]. Этих слов вполне хватило, чтобы направить мою собственную фантазию в мрачную сторону. Неизбежно внимание мое вновь привлекли Посадка и злополучная калитка там, за окном; как и следовало ожидать, створки калитки были сведены вместе, и никого не было на тропе – ни перед ними, ни по ту сторону. Но я так подумал лишь потому, что искал человеческие очертания, а не то странное белое нечто, находящееся чуть в стороне, в промежутке между калиткой из стали и воротами из сруба. Обратив внимание на этот чужеродный штрих в картине, осознав, что не пойму, к чему же обращены мои глаза, я ощутил себя так, будто получил удар по диафрагме.