Стенающий колодец - [54]

– Вы начали свой монолог в истинно викторианской манере, – заметил я, – продолжение ожидается таким же?

– Вспомните, будьте добры, – ответил мой друг, глядя на меня поверх очков, – что я – викторианец, как по происхождению, так и по образованию, и что викторианское древо может принести отнюдь не викторианские плоды. К тому же подумайте, сколь много умной и зрелой чепухи о викторианском веке написано ныне. Возьмем, к примеру, эту статью, – продолжал он, положив на колени бумаги, – «Пораженные годы» в литературном приложении к «Таймс»… в состоянии? Разумеется, в состоянии; но ах, душа моя и тело, будьте любезны, передайте ее мне, она на столе рядом с вами.

– Я-то предполагал, что вы собираетесь прочитать мне что-нибудь, что сами написали, – сказал я, не пошевелившись, – но, конечно…

– Да, разумеется, – ответил он. – Хорошо, начну со своего рассказа. Но мне бы очень хотелось потом объяснить, что я имею в виду. Ладно… – И, поправив очки, он взял исписанные листы бумаги. – …с ней уединиться. В Беттон Корте давным-давно были слиты вместе две загородных библиотеки, и ни один из последующих работников обоих фондов даже не потрудился, чтобы сделать хоть какой-нибудь отбор или списать дубликаты. Хочу сразу заметить, что не собираюсь рассказывать о том, какие редкости могли оказаться там: ни об ин-кварто Шекспира, переплетенном в один переплет с политическими трактатами, ни о чем либо подобном. А хочу вам поведать о происшествии, которое случилось там со мной… это происшествие я совершенно не в состоянии объяснить, так как все случившееся абсолютно не укладывается в рамки моего привычного образа мыслей.

Как я уже и говорил, был дождливый августовский день, и ветреный, и теплый. За окном качались мокрые от дождя огромные деревья. Меж ними проглядывала земля зеленых и желтых красок (поместье находится высоко на холме), а вдали за пеленой дождя синели горы. В вышине беспокойно и безнадежно неслись к северо-западу низкие облака. Я отложил свою работу – если это можно было назвать работой – и застыл у окна, глядя на все, что я описал: и на зеленую крышу дома справа, с которой стекала вода, и на церковную башню, что высилась рядом со зданием. Все благоприятствовало тому, чтобы спокойно продолжать работу – погода явно прояснится не скоро. Поэтому я вернулся к полкам, вытащил восемь или девять томов, озаглавленных «Трактаты», и положил их на стол, дабы просмотреть повнимательнее.

Большая их часть относилась ко времени правления королевы Анны. Там были «Последний мир», «Последняя война», «Манеры иностранцев», а также «Письма к члену собрания», «Проповеди, прочитанные в церкви Святого Михаила», Куинхита, «Вопросы, заданные обвиняемым преподобным отцом Лордом, епископом Уинчестерским (или Уинтонским) духовенству» – все было написано крайне живым и достаточно остроумным языком, и я склонился к мысли устроиться в кресле у окна и уделить им времени поболее, чем я намеревался сначала. Помимо прочего я устал. Часы на церковном здании пробили четыре, и действительно было четыре, так как в 1889 году часы в летнее время еще не переводили на час назад.

Итак, я устроился. Сначала я проглядел какие-то памфлеты времен войны и загордился собой, так как среди неопознанных узнал по стилю Свифта. Но военные памфлеты требовали более обширных знаний географии Нидерландов. Посему я обратился к религии и прочитал несколько страниц, сообщавших о том, что именно сказал Обществу по распространению знания христианства кентерберийский декан по случаю празднования его годовщины в 1711 году. Когда я приступил к письму от некоего священнослужителя из захолустья епископу К-рскому, я почувствовал, что утомился, и поэтому несколько секунд бесстрастно глазел на следующий отрывок, не понимая его сути:

«С подобным оскорблением (а я полагаю, что имею полное право употреблять именно сие слово) умоляю вас, Ваше Преосвященство (если то вам известно) приложить все усилия ваши, дабы покончить с ним раз и навсегда. Но я не сомневаюсь, что вам оно известно единственно по (словам деревенской песенки):

Тот, кто в Беттонском лесу гуляет,

Знает сам, зачем гуляет и рыдает».

Тут я, разумеется, выпрямился и стал водить пальцем по строчкам, чтобы убедиться в том, что прочитал их правильно. Но я не ошибся. Из оставшейся части памфлета ничего дополнительного выяснить не удалось.

В следующем абзаце тема определенно менялась. «Но на эту тему я уже достаточно говорил» – так начинался он.

К тому же священнослужитель оказался настолько осмотрительным, что не только не указал свое имя, но и воздержался от инициалов, хотя и опубликовал свое письмо в Лондоне.

Такая загадка любого заинтересует, а меня, сильно увлекающегося работами по фольклору, она сильно взволновала. И я решил разгадать ее… то есть выяснить, что скрывается за этими словами.

К тому же мне повезло: я наткнулся на этот абзац не в какой-нибудь библиотеке отдаленного колледжа, а прямо в Беттоне – месте событий.

Часы на здании церкви пробили пять, и прозвучал гонг. Что означало приглашение к чаю. Я поднялся из глубокого кресла и повиновался зову.