Стена десятых - [6]

— Опирайсь на меня крепче и терпи… Тссс… Скорее надо… Витек, не отставай. Тссс.

VI

Завод забыл тишину. Стоявший против него временный памятник десятым уже посерел и потрескался-вот когда к Витьке пришло давно жданное счастье. Правда, вместо каски Сема привез ему шлем со звездой, но зато, кроме шлема, он получил кусок сдобного хлеба с маком, книжку с картинками и три совершенно новых гривенника. От радости он не заметил, что на лице Семы уже нет веснушек, завертелся, схватил подарки и выбежал наружу:

— Побегу на завод отцу сказать!

Во дворе ему показалось, что в дороге с книжкой может что-нибудь случиться. Он положил ее в сенях на полку и бегом. Ему хотелось кричать, но хлеб, ах, и вкусен же1 а как пахнет! а как хрустит корка! Он торопился и хмелел от мака, от сдобы, от мысли о том, что на нем шлем, а в кармане серебро, а на полке книжка, а в ней картинки…

Эх, как он сейчас вбежит в цех! Все обступят его, будут расспрашивать…

Он взбежал на насыпь, увидел ватагу ребят и заколебался: хлеба кусок, а ребят много. Спрятаться бы, съесть хлеб, а потом уже… Трудно было, но Витька пересилил соблазн, поднял руку с хлебом, замахал им, закричал и начал оделять подбежавших ребят.

Всем досталось по кусочку-и хлеба нет. Ребята облизали губы, пощелкали языками-эх, жалко, что мало!!! — и потянулись к шлему. Каждый старался примерить его, иные приосанивались в нем и, как ораторы на митингах, поднимали руки:

— Товарищи-и-и!

В разгар примерки Витька украдкой вынул гривенники и зазвенел ими в ладонях:

— А вот еще что! А сот еще что!

Он подпрыгивал и, раздразнив ребят, разжал ладони:

— Во, новые…

— Ну-у? Без орла?

— Глядите, с серпом-молотом, с «пролетарии»…

Ребята пробовали гривенники зубами, упивались их блеском, звоном, и у кого-то вырвалось:

— Вить, игранем?

Витьку будто на воздух подняло. Он забыл о шлеме, об отце и выпрямился:

— Айда!

Ватага устремилась на площадь. Витькин приятель, Гаврик Решетов, осколком камня начертил у сараев квадрат.

— Конайсь, денежные! Ставь!

О стену ударился медный царев пятак и, отлетев, упал за квадратом.

— Эх, промазал!

И второму, и третьему мальчишке не повезло. Четвертым был Витька. Он взволнованно потер пятак о штанину, на счастье пофукал на него и размахнулся. Пятак описал дугу и звякнул в квадрате о медяшку.

— Есть!

— Вот удача!

Ребята ахали, в упоении лепетали советы и, как бы помогая друг другу, сгибались.

— Говорил, вправо бей!

— Вы что тут делаете?! — грянуло над ними.

Они расхватали с кона деньги и уставились на седого Гудимова:

— А что?

Старик остановил взгляд на Витьке и указал на шлем:

— Это откуда у тебя? Ага-а, Семка приехал, так ты на радостях в пристенок играешь?

— А что?

Старик метнулся к ребятам и поймал Витьку:

— А вот что, пигалицы! Идем к Семке, он тебе пропишет этот пристенок. Да не вырывайся! Где твоему батьке в руке дырку сделали и в ухо глухоту загнали? Не здесь?

А где сорок человек наших полегло? А Володька где мой?

А? Тебя, негодный, спрашиваю? Идем…

Витьке представилось, как старик сдаст его Семке, как тот взглянет на него. Он обмяк и взмолился:

— Дядя Гудимов, не надо… Пусти, не говори Семке.

Лучше уж отлупи меня, а Семке не надо… Это я так, я знаю, дядя…

Гудимов надвинул ему на нос шлем, обморгал выступившие слезы и погрозил:

— В другой раз чтоб ни-ни-ни… Мы памятник тут поставили, мы в праздники со знаменами сюда приходим, а вы трескотню заводите… Тут, не стена это, тут…

Ребята переводили глаза с морщинистого лица Гудимова на его толстый палец, с пальца на стену. Стена была серой, обычной. Время стерло с нее царапины, общелканный пулями цемент выветрился и местами обнажил камни…

Слушая старика, Витька ощутил под собой плечо Семы и холод его винтовки в руке, увидел качающиеся в тумане головы отрядов, увидел эти сараи, эту стену, какими они были тогда, в ту ночь. Спине его стало зябко, и он заторопился к заводу.

1926–1927 гг.