Стеклянный букет - [16]
— А вот — забыли в пиджаке. Совсем разнежился в этой куртке, — насмешливо добавил полицейский и протянул Краусу его потертый бумажник, в котором лежал только тюремный номерок.
Дверь за Краусом закрылась. Завыл и еще сильнее заскребся лапами Вольф.
— В следующий раз я с ним разделаюсь! — сказал патрульный, стукнув сапогом по стенке чулана. — Пристрелю! Даю слово.
Маленькая кухня опустела. И когда ушел последним несносный Мориц, Курт и его мать выпустили из чулана верного Вольфа.
И никогда еще на долю Вольфа не приходилось столько нежных и горячих слов благодарности за то, что он привел домой отца.
_____
2
Мой брат Валька
Было жаркое летнее утро, с Волги доносились басовитые пароходные гудки, когда к нам кто-то позвонил.
Я выбежала в переднюю. У дверей стоял худенький горбоносый мальчик в поношенной суконной рубашке. Одной белой пуговицы на вороте не хватало, и наружу высовывалась тоненькая, в синих жилках, детская шея. Фуражки на мальчике не было.
— Вам чего? — подозрительно спросила бабушка.
— Тетю или дядю, — сказал мальчик, не подымая глаз.
Голос у него был похож на пароходный гудок — хрипловатый и низкий.
— Какую там еще тетю?
Бабушка у меня была раздражительная.
— Мою… Я ваш… племянник, — отрывисто сказал мальчик.
Тут в переднюю вышел отец, и все быстро разъяснилось. Мальчик оказался тем самым Валькой — младшим сыном тети Лены, которого она так невзлюбила. Несправедливость матери довела Вальку до того, что он решил бежать из дому. Еще маленьким он слышал, что в соседнем волжском городе у него есть родня.
— Тогда я отдал Исаичу в газетный киоск мою кепку в залог, а он дал мне разные открытки и конверты. Я забрался на пароход, спрятался в трюме, а когда пароход отошел, — вылез и стал торговать открытками и конвертами. Наторговал на билет и на булки — мазза удовольствия! — объяснил Валька.
«Мазза удовольствия» он повторял через каждые три-четыре слова и сказал, что у них в Ульяновске так говорит один знаменитый грузчик.
Вальку вымыли и повели завтракать.
Как он ел! Ох, как он ел!..
Каша, котлеты, голубцы, оладьи — все-все исчезало с тарелок, как в сеансе фокусника. Потом Валька вяло поцеловал мою мать, дотащился до дивана в столовой и мгновенно заснул. Он лежал, свесив ноги в больших порыжелых сапогах, разбросав маленькие, испачканные чернилами руки, и во сне у него было печальное, недетское лицо.
— Что же нам теперь с ним делать? — вслух думала мать. — Конечно, прежде всего нужно послать телеграмму родителям, чтоб они не волновались…
— Не надо, мама, милая, дорогая! Не надо! — Я кинулась теребить мать. — Пусть Валька живет у нас. Мы его любить будем. Я ему все мои книжки отдам!
Давно, с самого раннего детства, я мечтала о том, чтобы у меня был брат. Только непременно старший. И вдруг мечта моя исполнилась, у меня появился старший брат, да еще с такой удивительной, сказочной судьбой. Прибежал к нам спасаться от злой мачехи! (Я совсем и думать забыла о том, что тетя Лена — родная мать Вальки.)
Следующие дни были прекраснейшими днями моего детства. Вальку одели в хороший синий костюм, он отъелся, порозовел, перестал смотреть исподлобья. Теперь это был ласковый, услужливый и ловкий мальчик, и мои родители не могли им нахвалиться.
Обо мне нечего и говорить: я ходила за Валькой хвостом и каждую минуту говорила «мазза удовольствия».
Мой новый брат оказался замечательным выдумщиком в играх. Он вырезал мне из дерева корабли, приделал им разноцветные паруса из лоскутков, и в глубокой, непросыхающей луже посреди двора мы разыграли настоящий морской бой. Валька сказал, что я буду адмиралом Нельсоном, которого он видел на картинке, и повязал мне один глаз черным бабушкиным платком. Сам он командовал флотом противника, стрелял по моим кораблям из рогатки и угодил мне волжским голышом в незавязанный глаз так, что я на самом деле едва не превратилась в одноглазого Нельсона.
Но это не помешало мне сильно привязаться к Вальке, я всем говорила с гордостью, что он мой старший брат и остается у нас жить.
Через несколько дней, тоже утром, когда мы с Валькой рассматривали отцовский альбом марок, в передней раздался незнакомый густой голос. Услышав этот голос, Валька стал совсем белый и выронил из рук альбом.
— Это за мной. Папа приехал, — сказал он хрипло.
Дядя из Ульяновска был усатый и такой же горбоносый, как Валька. Он сделал гримасу при виде сына в новом костюме, про тетю Лену сказал, что у нее «неуравновешенный характер», и наотрез отказался оставить у нас Вальку.
— А с этим шалопаем Лена сама поговорит, — пообещал он, и Валька задрожал так, что зазвенела посуда на столе.
Послали за извозчиком, чтобы ехать на пристань, и Валька ушел собираться.
Когда он вернулся, на нем была та же самая выгоревшая рубашка, в которой он приехал к нам. Из расстегнутого ворота вылезала жалостно тонкая шея и на ногах гремели неуклюжие порыжелые сапоги. Это был опять неловкий, забитый, хмуро глядящий мальчуган.
