Стеклянные дома - [20]

Она подумала, что Антон сейчас за соседней дверью. Может быть, что-то готовит. Пытается придумать блюдо, чтобы впечатлить Оливье. Побудить хозяина бистро повысить его до шеф-повара. Или хотя бы до су-шефа. Или до коренщика.

Лишь бы не быть мойщиком посуды.

Но она подозревала, что голова его занята не только готовкой. По крайней мере, с того момента, как появилась это фигура в плаще.

Живи она до ста лет, Жаклин не забудет взгляд на лице Антона, когда они рассуждали насчет незнакомца на деревенском лугу. Тогда она предложила обратиться к Гамашу. Рассказать офицеру Сюртэ, что им известно, кто это.

 - У тебя все в порядке? – спросила Сара.

 - Просто задумалась, - объяснила Жаклин.

 - Может, проблема именно в этом? Когда ты занимаешься багетом, ты должна очистить сознание. Открыть его. Удивишься, сколько приятных вещей приходит на ум, когда ты отпускаешь сознание.

 - Имеется  в виду, когда ты без сознания? – уточнила Жаклин.

Сара секунду смотрела на нее, потом снова расхохоталась.

Не так часто ее серьезная, зачастую мрачная молодая помощница шутила.

Может, она не настолько серьезная, как казалось, подумала Сара. Иногда в ее глазах она ловила отблески чего-то, схожего с легкомыслием. К тому же Жаклин не так уж молода. Моложе Сары, конечно, но ее младшей ученице уже за тридцать.

Все же, в этом и есть прелесть пекарского дела - чем ты старше, тем лучше. Терпение приходит с годами.

 - Чтобы управлять пекарней, определенно нужно быть вне себя, - согласилась Сара. – Если нужна помощь, mabelle, просто спроси у тёти Сары.

И Сара отправилась проверять пироги в духовке.

Жаклин не могла сдержать улыбки.

Сара, конечно, не приходилась ей тетей, в прямом смысле. Но это стало их взаимной шуткой, в которой имелась доля правды. Обоим нравилась мысль, что они семья.

В этом смехе, в самом этом моменте не было места незнакомцу в темном плаще. Но когда туман веселья рассеялся, темная фигура возникла вновь.

Мысли Жаклин вернулись к Антону.

Даже будь Сара ей тётей - если Жаклин не научится печь багеты, ее выгонят пинком под зад. На ее место найдется тот, у кого багет получится.

И тогда она потеряет Антона.

Жаклин выбросила испорченное тесто и начала все сначала. Четвертая попытка за сегодня, а ведь еще даже не полдень.

* * *

Арман и Рейн-Мари вернулись домой.

Рейн-мари уселась в гостиной, перебирать содержимое коробки из архива.

Арман сосканировал фото с изображения истинного кобрадора, отправил по почте Жану-Ги. И получил в ответ достаточно бесцеремонный вопрос - не заскучал ли шеф? Не выпил ли лишнего?

Гамаш взял трубку и набрал номер. Ответила Анни, потом позвала Жана-Ги.

 - Что за странные фото, патрон? – спросил тот.

Зять что-то жевал, и Гамаш явственно представил себе Жана-Ги с огромным, как «Дагвуд»* (* «Дагвуд» - сэндвич огромного размера, изобретение, которое было внедрено в один из известных Американских комиксов под названием "Blondie", выпускаемый с 1939 года), сэндвичем. Впрочем, зять вряд ли знает, что такое «Дагвуд».

Гамаш рассказал про фотографии, Жан-Ги, прекратив жевать, выпалил:

 - Сейчас приеду!

Гамаш знал, что Жан-Ги не шутит.

Он познакомился с Жаном-Ги задолго до того, как тот стал его зятем. Гамаш вызволил  агента Бовуара из отдела вещдоков, с опостылевшей тому работы. Он взял молодого человека, который ни с кем не мог сработаться, к себе, и сделал из него  инспектора отдела по раскрытию убийств, удивив своим выбором всех.

Для Гамаша это было обычным делом. Он едва ли долго обдумывал свой шаг.

Они стали шефом и агентом. Патроном и протеже. Стали головой  и сердцем. А теперь тестем и зятем. Отцом и сыном.

Они соединились, сошлись вместе и в этой реальности, и, как казалось, в прошлых жизнях тоже.

Однажды вечером, посреди ужина у Клары, случился разговор о жизни и смерти. И о жизни после смерти.

 - Это теория, - рассказывала Мирна. – Не знаю точно, даосистская или буддистская, или еще какая, но в ней говорится, что из жизни в жизнь мы встречаем всегда одних и тех же людей.

 - Считаю, это просто смешно, - заявила Рут.

 - Что-то около десятка тех же самых людей, - продолжила Мирна, перепрыгнув через словесного «лежачего полицейского», каковым была старая поэтесса. – Меняются только взаимоотношения. Например, в этой жизни вы пара, - она посмотрела на Габри и Оливье, - а в прошлой жизни вы были братьями, или супругами, или отцом и сыном.

 - Погоди-ка, - вступил Габри. – Ты говоришь, что в прошлой жизни Оливье мог быть моим отцом?

 - Или твоей матерью.

Оба партнера поморщились.

 - Меняются лишь роли, но что остается неизменным, так это любовь, - продолжила Мирна. - Она абсолютна и безгранична.

 - Совсем охренели, - заключила Рут, поглаживая Розу. «Фак, фак, фак», - согласилась утка.

Между Рут и Розой сходство неуклонно росло. У обоих были тощие шеи. Седые головы. Глаза бусинками. И ходили обе вперевалку. К тому же, у них был общий словарный запас.

И если бы не трость в руке Рут, они были бы неотличимы.

Арман посмотрел на Рейн-Мари. На лице жены играли отсветы от огня в очаге. Она слушала, улыбаясь. Внимала.

Если то, что говорит Мирна, правда, значит, он знал всех этих людей раньше. Что объяснило бы моментально возникшую у него симпатию и к ним, и к деревне. То спокойствие и комфорт, которые он ощущает в их компании. Даже к старой сумасшедшей Рут. И к ее доппельгангеру - утке, которая, возможно, в прошлой жизни была ее ребенком. А может, все было как раз наоборот.