Стеклянное Рождество. Часть 1. Затянувшийся Сочельник - [31]

Глава Второго отдела сменил стиль речи и одежды, но не перестал от этого быть одним из самых совершенных бойцов этого мира. Из знакомых Риве личностей его превосходил только Палач, сам когда-то бывший наставником демона. Но девушка пришла за обучением именно к Воину. Потому что Палач казнил и убивал и учил казнить и убивать. Воин учил сражаться.

— Смотри и запоминай.

Глоток эликсира скорости, заботливо сваренного Жрицей. Он не позволял двигаться быстрее, но давал возможность успевать глазами за наставником. И снова анализировать, просчитывать нечеловечески быстрые движения мечущегося по тренировочной площадке демона.

— Смотри и запоминай…

До боли в глазах, до рези в дёснах от стиснутых зубов. «Так двигается оборотень. Атака. Угол двенадцать и три десятых. Защита. Пробивается снизу, подкатом и ударом на пятнадцать градусов. Снова атака. Скорость…»

— Смотри и запоминай!

Долгие, невыносимо тяжёлые часы на тренажёрах и в станках. Растяжка, мышечный каркас, связки. Полоса препятствий, сперва простая, затем средней, потом повышенной сложности и вслед за этим — уровень выживания. Снова эликсиры, на сей раз укрепляющие мышцы и замедляющие при этом их рост.

— Мы же не хотим, чтоб ты превратилась в тумбочку, ученица? Маленький — не значит «слабый».

Сочувствующий взгляд Жрицы.

— Девочка, ты должна работать в моём отделе. Я подам прошение Его Высочеству — этот нелюдь тебя загонит.

Отрицательный жест.

— Смотри и запоминай.

В непроницаемом взгляде Светлова проскальзывает нечто, похожее на сочувствие.

— Мадмуазель, позвольте напомнить вам, что ваши дарования суть достояние всего Агентства. Не хотелось бы, чтоб вы надорвались, будучи одержимы жаждой мести. Вам требуется психологическая помощь? Возможно, я сам мог бы побеседовать с вами.

Александру Евгениевичу не потребовалось даже жеста — простого взгляда оказалось достаточно, чтобы специалист по связям с общественностью удалился, бормоча под нос нечто не совсем цензурное о методах ведения тренировок и юношеском максимализме. Плевать.

Палач, против ожидания, не пытался заводить душеспасительные беседы. Просто заходил время от времени на тренировки, вставал напротив Воина с боевым оружием, и тогда наставнику девушки приходилось попотеть, чтобы выдерживать прежний темп. А ей, в свою очередь, было проще смотреть. И запоминать.

Полгода. Полгода слёз в подушку от невыносимой мышечной боли и накатывающего ощущения напрасности и бессмысленности жестокого процесса. Полгода мучений и ощущения разгорающегося где-то внутри пламени. За это время Жрица дважды вызывала Воина на разговор к себе в кабинет, оба раза после тяжелейшего отравления Ривы эликсирами и декоктами. Дважды глава Второго отдела выходил от коллеги с каменным лицом, а начальницу аналитиков никто не видел до самого утра следующего дня.

Одним ясным утром чувство жара, зреющего глубоко в груди, стало окончательно нестерпимым. Рива поняла, что если сегодня наставник произнесёт давно начавшую звучать во снах фразу, она его ударит. Не как боец, а как отчаявшаяся девочка: наотмашь, по спокойной физиономии. Но когда она явилась в зал, Воин произнёс:

— Вот теперь можно начинать настоящие тренировки.

И бросил ей рукоятью вперёд простой деревянный меч. Привычно настроенная на анализ Рива рассчитала угол падения и с удивившей саму себя скоростью подхватила оружие в воздухе. Демон удовлетворённо кивнул.

— Хорошо. Поскольку с огнестрельным у тебя всяко будет получаться лучше — расстояние до цели и прочее ты просчитаешь теперь в доли секунды, — то начнем мы с холодного. Готова? — дождался утверждающего жеста, и бросил:

— Начали. Защита.

* * *

Санкт-Петербург. Примерно за год до драки в баре «Великое Древо». Центр города.

А тем временем в город пришла осень. Воды Невы отражали свинец небес, ветер лениво гонял пожелтевшие листья по опустевшим мостам и каналам. На Крестовском закрылись аттракционы, продавцы сахарной ваты поставили фургончики в стойла до мая месяца, дождь кропил своими слезами асфальт, бетон и гранит почти каждый день.

Две женщины гуляли по городу, и для одной эти перемены были стандартным сезонным явлением, а для второй — полным изменением мира видимого и невидимого. Свободное время Нуарейн было целиком и полностью занято: куратор не давала ей до конца погрузиться в бесстрастную пучину отчётов и графиков. И влекла за собой, как шаловливый ветер середины осени несёт за собой гордые и непреклонные снежные тучи, обещая миру вьюгу. Где-нибудь к декабрю.

— Слушай, как поёт ветер, — говорила Тень, подставляя ладони лучам блёклого октябрьского солнца.

Нуарейн послушно напрягала слух — но слышала только шум машин и бормотание пешеходов и шорох их шагов.

— Ощути, как пахнет небо, — приглашала Тень, обнимаясь с ближайшим фонарным столбом и мечтательно запрокидывая голову.

Нуарейн покорно втягивала носом воздух, но чуяла лишь запах бензина, мокрой пыли и свежей выпечки из ближайшей кондитерской.

— Смотри, как зевает и потягивается город, — смеялась Тень, вскакивая на лапу златокрылому грифону.

Нуарейн вздыхала, смотрела, но не видела ничего, кроме ярких пятен витрин и зонтов в окружающей серости. О чём бесстрастно сообщала своей спутнице, не желая нарушать чистоту эксперимента. Тень закатывала глаза, хватала свою протеже за руку и, не обращая внимания на еле заметную морщинку недовольства меж бровей, вновь тащила куда-то в круговерть звуков, запахов, образов и вкусов.