Стеклянная лестница - [3]

Внезапно я увидела в кухне высокую фигуру неопределенных очертаний, полностью закутанную в длинный черный плащ. Лицо было скрыто под капюшоном. Она стояла рядом с Элизой, которая внезапно вздрогнула и взглянула через плечо. Потом фигура заскользила в сторону ее мужа. Газета выпала у него из рук, и он, неловко оглянувшись вокруг себя, придвинул кресло поближе к жене, поднял газету и продолжил чтение. Фигура исчезла.

«Мои близорукие глаза еще раз сыграли со мной злую шутку», — подумала я, пытаясь успокоить сердцебиение. Но как только я повернулась, чтобы идти дальше, фигура возникла передо мной!

Однажды посреди океана корабль, на котором я плыла, был охвачен сильным и ужасным холодом, и моряки говорили (что было правдой), это приближается айсберг. Именно такой смертельный холод, словно от покойников, лежащих в своих одиноких могилах, исходил от этого субъекта, стоявшего рядом со мной! Склепный запах заполнил воздух.

Я замерла, не в силах закричать или позвать Гервейза, чувствуя только, что мое сердце остановится, если фигура пошевелится. И пока я беспомощно смотрела на него, чудовище исчезло!

Почти не помню, как добралась до дома. Мне показалось, что следом за мной проскользнул внутрь дома еще кто-то, когда я открывала дверь гостиной. Но я ничего не сказала Гервейзу и Хильде.

Комната была очень уютной. Сэр Руфус Саксон оставил хороший запас топлива для своих жильцов. Сухие поленья, смешанные с углем, горели в камине, и языки пламени рвались вверх в трубу.

— Мы живем бесплатно, посреди тайны, романтики, древности и красоты, — произнес Гервейз, закрывая книгу, — и нам следует извлечь из этого выгоду. Кэйт, если сможешь сочинить рождественскую сказку в одном томе, мы с Хильдой проиллюстрируем ее и поровну разделим гонорар. А если сюжет без привидений не устроит публику, давай придумаем таковых.

Пока он говорил, я увидела темную закутанную фигуру, стоявшую рядом с креслом. В воздухе распространился тот же странный запах, и смертельный холод, казалось, заполнил всю комнату У Гервейза нервно забегали глаза, словно он ожидал что-то увидеть. Весь дрожа, он резко отодвинул свое кресло подальше от стены и оглянулся перед тем, как сесть в него снова.

— Как холодно стало в этой комнате, когда поднялся ветер, — воскликнула Хильда. — И что за странный запах!

Вторая фигура, закутанная в черное, теперь стояла рядом с ней, невидимая для них, но четко различимая мною.

— Что-то тут не так, — начал Гервейз несколько растерянным голосом.

И тут он резко замолк и принялся подбрасывать дрова в огонь.

— У меня такое ощущение, будто сам Дед Мороз нанес нам визит, — пошутила Хильда, склоняясь над огнем.

Фигуры исчезли. Тяжелый запах и смертельный холод рассеялись. Гервейз и Хильда, к которым вернулось душевное равновесие, начали обсуждать наброски к рождественской сказке.

Мы легли спать в обычное для нас время. Я думала, что буду лежать ночь напролет с открытыми глазами. Однако, как только моя голова коснулась подушки, я уснула крепким сном.

Посреди ночи я внезапно проснулась, словно от прикосновения чьей-то руки. Хильда спала со мной в одной комнате. Я видела ее спокойное лицо, освещенное луной, которая выглянула из-за тучи.

В безмолвном доме, в закрытых комнатах семейства Саксонов я отчетливо услышала чьи-то шаги взад-вперед. Зазвучал женский голос, низкий и приятный. Ему вторил еще более низкий, мужской. Потом раздались горький плач и рыдания. Послышались усталые шаги вверх и вниз, вверх и вниз, пока не забрезжило утро.

Тем не менее я опять не сказала ничего о том, что видела и слышала. Я хотела получить больше доказательств, хотела сама разобраться, в чем дело. Кроме того, у Хильды было слабое здоровье, и ее нельзя было без нужды тревожить.

После полудня, когда брат с сестрой засели за карандаши, я пошла в закрытые апартаменты, чтобы осмотреться. Стены там были отделаны в основном черным дубом с великолепной резьбой. В некоторых верхних комнатах висели гобелены; в нижних комнатах стояли кресла с точеными ножками, столы и диваны; там были японские шкафчики с изумительным фарфором, ценящимся на вес золота в наше эстетское время.

Ни один жилец, как мы потом узнали, ни один смотритель, ни один слуга не соглашались здесь оставаться, поэтому гобелены, бархатные занавеси, вышитая обивка кресел и диванов, скатерти на столах медленно выцветали и ветшали из-за отсутствия ухода.

Я пересекла огромный банкетный зал с расписным потолком и галереей для музыкантов, нависающей над стеной. Открыв арочную дверь под галереей, я оказалась в сводчатом коридоре, освещенном сверху через застекленную крышу и обвешанном портретами рода Саксонов — от сэра Ричарда времен Генриха VII (который построил величественную «стеклянную лестницу», давшую название всему дому) до сэра Руфуса наших дней. Это были красивые, полные достоинства люди, белолицые, голубоглазые и рыжеволосые, как и подобает носителям такой фамилии.

Но в нижнем конце коридора, обращенном к двери, я натолкнулась на два портрета в двойной раме, помещенных вдали от остальных и совершенно не похожих на них. Красивая женщина в одеянии монахини с жалостным и горестным взглядом прекрасных темно-серых глаз. И высокий крепкий мужчина лет тридцати с темными, как у испанца, волосами, в рыцарских доспехах. Его большие темные глаза были устремлены на женщину, лицо было печальным и суровым, словно омраченное разочарованием беспокойного и неудовлетворенного сердца. На сдвоенной панели над портретами было вырезано: «Сэр Рафаэль и леди Алойзия Саксон», а на одинарной доске под рамой красовалась странная и пугающая надпись, выполненная заглавными буквами: