Стеклянная клетка - [70]

Шрифт
Интервал

Хайдик рухнул на табурет, и, если до тех пор подземные гефестовы силы бушевали в нем, теперь хладная нептунова стихия скорби его объяла, он слышал, но не понимал Йолан, которая впустую старалась ему втолковать: да послушай, дурачина ты, ведь деньги, заработанные нами, общие, все вложенное в имущество, в квартиру, — общее, значит, и мое, это ты соображаешь (нет, Хайдик в ту минуту вообще ничего не соображал), а я вот — твоя, милая твоя женушка, твой мамусик, своим ты же можешь распоряжаться, свое, пожалуйста, проигрывай; но Хайдик сидел, тупо уставясь в никуда, неспособный уловить тонкую разницу между понятиями «твое» и «мое» и не видя лукавого блеска в глазах Йолан (который Вуковичу показался довольно-таки подозрительным), понимая лишь одно: СВОЕГО у него никогда не было и не будет, все пробросал на других, зачем ему силы, здоровье, редкостная трудоспособность и что на работе его ценят, если на деле он нищий, у которого ровно ничего нет, кроме Йолан да алиментов, который всегда оказывался битым и опять побит, потерял Йолан; так и должно быть, все правильно, это в порядке вещей; ему суждено оставаться В ВЕЧНОМ ПРОИГРЫШЕ, как мог он вообразить, будто выиграет на сей раз, удержит Йолан, откуда такое самомнение, да кто бы ни выиграл следующую игру, Йолан все равно от него ушла, предложив себя поставить на карту, все равно уже не его с того самого мгновения; ведь ей, значит, хочется, чтобы Вукович ее увел, отобрал, а что в карты — так это для пущего унижения: окончательно его сердце разбить, на мелкие куски. Не слыша, он слушал и контрдоводы Вуковича.

— Ну, поехал: в вечном проигрыше! Это еще что за ерунда?! Толкуем, толкуем ему; сколько ж можно? Потому что цепляешься. А ты не держись! Рискни! Распустись! Юмора побольше. Не вешай нос, скорее Йолан понравишься. Кто смел… понял? Не теряешь ведь ничего, все равно только игра. Ну?

И уже схватил колоду, стасовал — Хайдик смотрел безучастно на его проворные пальцы (и чего старается, ведь так и так выиграл, чего показывает с торжествующей миной: туз, десятка, очко; встает и победителем усаживается к Йолан на колени, словно шофера и нет здесь, а Йолан держит его, как ребенка, голова ее откидывается, губы полураскрываются и… Хайдика больше нет, Хайдик не существует, исчез, уничтожился, убрался, не с портфелем, не с сумкой — с пустыми руками ушел и пустыми карманами, в одной рубашке, мир велик, где-нибудь удастся ночь переспать, под кустом, в трубе или бетонном кольце для колодца, на вокзале, под мостом, иль навеки уснуть на дунайском дне, теперь уже безразлично); смотрел, не замечая, как пытливо, по-ищеечьи следит электротехник за его женой; у, она игрок, да еще какой, это ясно, неясно только, против кого играет, против мужа или?.. Йолан подмигивает, улыбаясь, Вукович отвечает без стеснения (чего таиться, шофер нахохлился в скорбном оцепенении, как больной дудак, не слышит и не видит); Вукович подозревает, эту игру ему не выиграть, лучше славировать пока, чтобы в конце концов оказаться на коне, какой-то больно уж пикантный эротический намек таится в ее предложении поставить себя на карту — вызов ему? — наверно; шофер ведь сейчас не в счет, он сейчас не мужчина, а сто кило требухи, груда тряпья, и это придает Вуковичу уверенности: несмотря на сомнения и опасения, он выкладывает пятьсот форинтов, выигранные у Хайдика.

— Такая я дешевка? Все клади! — откликается Йолан.

Вукович добавляет еще пятьсот, выходит тысяча, сколько было в банке перед тем.

— Нет, все давай, жуленочек, — улыбается Йолан. — Не бойся, доставай. Доставай спокойненько, выкладывай на стол.

— Все доставать? — хихикнул Вукович.

— Все, все — двусмысленно проворковала Йолан. — Поглядеть хочу.

Вукович поежился. С ума, что ли, спрыгнула? Чего добивается?

— Скорости не превышаем, цыпонька?.. — попытался он сострить, но Йолан была непреклонна.

— Ну? Что я сказала?

— Я стесняюсь, — дурашливо осклабился Вукович.

— А я нет, — возразила Йолан. — Выкладывай все, что есть, а то муженек тебе карманы вывернет, не знаю, будешь ли цел, не ручаюсь.

Вукович побледнел. Это уже не шуточки. Это игра, игра всерьез. Ну да не беда. Небольшой прокол, неточно учли соотношение сил, теперь будем начеку. Вукович есть Вукович, сейчас они это усвоят. И аккуратно выкладывает на стол все деньги. Две тысячи триста семьдесят три форинта сорок филлеров вместе с Хайдиковыми.

— Вот так, — говорит Йолан. — Не больно-то и много — за меня. Ну ничего, добавим, время есть.

И многозначительно усмехается Вуковичу в лицо, таким игривым, бесстыже-вызывающим взглядом окидывая из-под полуопущенных ресниц, что в жар бросает. «Сука, бешеная сука, — говорит он себе. — Ну, Бела, держись!»

Хайдик далек от всего происходящего, от мысли, что выиграл, что Йолан по-прежнему его и куча денег на столе — тоже его, машинально отправляет он в карман пятьсот форинтов, которые она ему сует: на, старик; Хайдик установил уже, что он в вечном проигрыше и мало-помалу примирился с этим, надо же кому-то проигрывать, так в этом мире ведется, ты выиграл, я проиграл, не настолько он глуп, понимает эту взаимозависимость, без проигрыша нет и выигрыша, так было и будет, пока земля вертится, таков закон природы, вон и крупная рыба мелкую рыбешку глотает, законов природы не изменишь. И пока он предавался размышлениям о вечных законах природы, далекий от развернувшегося рядом низменного торга, от Вуковича с его художествами, который собирался продолжить игру — он ведь не Хайдик, не желал просто констатировать, что остался в дураках, уходить обчищенным (хотя был в тот момент без гроша), — Вукович взял и написал на листке бумаги «100 ФОРИНТОВ», объяснив: это бона, проиграет — так заплатит потом, по предъявлении. Но Йолан только посмеялась: тоже еще банк нашелся, монетный двор, да за кого он Маму Варгу принимает, простую бумажку всучить норовит заместо полновесной мадьярской валюты, приглядываясь меж тем внимательно к Вуковичевым джинсам — а ничего джинсики, совсем новые (он десять дней как с рук их купил за полторы косых), снести в прессо и выдать за настоящие фирменные «ливайзы», присланные из-за границы, тысячу, пожалуй, дадут; но не будем мелочиться: она все бабки готова поставить (за вычетом Хайдиковых), все тысячу восемьсот семьдесят три форинта сорок филлеров, против его джинсов.


Еще от автора Акош Кертес
Современная венгерская проза

В сборник включены роман М. Сабо и повести известных современных писателей — Г. Ракоши, A. Кертеса, Э. Галгоци. Это произведения о жизни нынешней Венгрии, о становлении личности в социалистическом обществе, о поисках моральных норм, которые позволяют человеку обрести себя в семье и обществе.На русский язык переводятся впервые.


Кто смел, тот и съел

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.