Стекло - [49]

Наконец доезжает до Тыкулчи, останавливает нарты, смотрит – большой, сильный, в меха запакованный, смотрит на него сверху вниз, не вставая, кивает. Тыкулча отвечает кивком, и Хозяин молвит: ну что, подвезти тебя, разведчик? Чай устал уже, а до деревни далеко топать. Знает Тыкулча, чем обернётся помощь от сукиджэврэй чупчэ принять, а и отказать не может, потому что оскорбить Хозяина страшнее, чем руку ему подать. Поехали, говорит и забирается потом на нарты, с трудом, необычные, высокие, а Хозяин протягивает ладонь, ласково так, точно другу, давай, мол, берись, что мучаешься, маленький ты мой. Тыкулча заваливается в тёплое и мягкое, чем у Хозяина дно-то выстлано, не поймёшь, потом раздаётся щелчок, и сани дёргаются, трогаются. Тыкулча молчит – Хозяин знает, куда ехать, куда двигаться, и наверняка ж по дороге в свою ярангу заедет, поесть-попить предложит, жён своих гостю на один день подарит, а то и не на один, тут уж как к себе расположишь.

Разум мутится у Тыкулчи в хозяйских нартах, ничего он не понимает, цель свою позабыл, будто снегом голова наполнена. Едут, потрясываются, Тыкулча выглядывает, но не знает, куда они едут, то ли домой, то ли ещё куда, никаких же ориентиров на такой скорости не разглядишь, ничего не нащупаешь, и как только Хозяин справляется, да он, видать, всё тут назубок знает, нюхом чует. Устал? – спрашивает Хозяин, и Тыкулча отвечает: да, устал, устал, потому что нельзя отвечать иначе, коли скажешь: не устал, Хозяин ответит: ну как не устал, так помоги мне править. А псы у Хозяина привередливые – не понравится, кто ими правит, разорвут на части, им же упряжь не острог. Поэтому устал, конечно, и Хозяин отвечает – ну что ж, отдохнуть нам тогда надо, заедем в мою ярангу, чаю попьём, это по дороге, оттуда день пути, не больше, довезу с ветерком. И Тыкулча молчит, ничего не отвечает, не благодарит и не возмущается, уж как сложилось, так и пойдёт. Едет себе и едет, и время незнамо как движется, может, минуту едет, а может, и много зим уж, и деревня заждалась его, и охотники поняли, что погиб разведчик, и вышли наружу.

Тем временем упряжка останавливается. Тыкулча выбирается, перед ним яранга – богатая, хорошая, прямо на снегу стоит, а вокруг ничего, никого, никакого Стекла, никаких указателей, белое ничего, тут бы он и погиб, если бы один остался, идти-то куда – неизвестно. Хозяин уже в ярангу заходит, разворачивается, рукой машет, мол, давай, что ты там стоишь, ждут тебя, гостя дорогого. Да, дорогого, какого ещё, мы все Хозяину дети малые, все сыны и дочери его, всех он нас любит, напоит-накормит, по голове погладит, по шапке надаёт.

Четыре жены у Хозяина, это Тыкулча хорошо знает – старая, средняя, молодая и совсем девочка, и одна из них ночью к гостю придёт, а уж какая – от везения зависит. Тыкулча заходит, и вправду, четыре женщины хлопочут вокруг, раздевают, разувают, ведут к очагу, сажают, плошку с опанэ в руки суют, строганину подкладывают, спину растирают. Клонит Тыкулчу в сон, глаза закрываются, он проваливается, но Хозяин мешает, говорит: не спи, Тыкулча, не спи, есть разговор к тебе, не просто так я тебя из сендухи забрал, хотя какая она сендуха уже, другой совсем стала, ушло всё, что было, и я уйду, никуда не денусь. Голос Хозяина не то чтобы громкий, но не слышать его невозможно, проникает как будто внутрь, прямо в голове звучит, на то он сукиджэврэй чупчэ, великий мёртвый и всегда живой.

Машет Хозяин рукой, и жёны исчезают, прячутся в иоронгах. Другая сендуха стала, говорит Хозяин, совсем другая. Была когда-то большая-большая, и были в ней и олени, и лисы, и песцы, и зайцы, и бараны, и птицы всякие, что куропатки, что совы, и реки с озёрами, и рыбы всякой множество, и травы, и кустарники, и всё это кормило-поило, обряжало и крышу над головой давало. А сейчас белая тьма, ничего вокруг, и хиреет всё, застывает, скатывается, и я тоже хирею и застываю. Раньше выйдешь в сендуху, развернёшься, разлетишься, и тучи разойдутся, и солнце загорится, и идут к тебе люди о всяком просить – кому охоты хорошей, кому жену красивую, кому здоровье богатырское. А теперича никто ни о чём не просит, никто не ходит, никто «спасибо» не говорит, точно все люди стеклянные, а не только мёртвые, и ты, Тыкулча, тоже стеклянный, сидишь тут, робеешь, слова не можешь вымолвить, а ведь помнишь ещё истории, помнишь ещё прадедов, которые ко мне за советом шли.

И ты вот думаешь, говорит Хозяин, что сейчас я тебя о чём-то просить буду, мол, иди Тыкулча да напомни обо мне охотникам, езжай да расскажи, кого видел, с кем беседовал, и все они на поклон ко мне потянутся, мясо да шкуры понесут. Но нет, не про это речь. Мне просто поговорить надобно, чтобы меня умный человек послушал, не всё же девкам душу изливать, глупые они, в рот смотрят, а ничего не смекают. А ты, Тыкулча, человек сталый, опытный, надёжный, много видел, много умеешь, а значит, и выслушать сможешь, и суждение своё сказать. Сможешь же? Тыкулча кивает, не очень уверенно, но всё же кивает. Ну вот, продолжает Хозяин, значит, на том и порешим, я тебе слово, а ты мне слух да ответ.