Стекло - [47]

Вход в схрон поодаль, метрах в двадцати от последней фигуры, и Тыкулча идёт туда, он знает, где постучать, где подкопать, где дёрнуть, чтобы снег поднялся и обнажил дверь. Вот первая ступенька, она всегда в это время уже выступает, нетрудно найти, а дальше нащупать рычаг сбоку и нажать на него, налечь всем телом, сдвинуть подпорку – и снег обрушится куда-то во тьму, ну то есть не куда-то, а в отдельную камеру, там ещё полно места, хватит и на следующую весну, и через весну, – и появится дверь, расконопатить, разложить, и можно обустраивать перевалочный пункт для охотников.

Но что-то не так, что-то сломалось, изменилось, чует Тыкулча, чует носом, ртом, глазами, как-то всё неверно – и нога его вдруг проваливается через тонкий слой наста, никакой подпорки нет, снег так и сыпал прямо в схрон, рычаг поднят, а обратно его не вывернули, и незнамо сколько схрон холодило, всю зиму, а значит, он сейчас совсем негодный, не согреешься там, не проживёшь. Тыкулча вытаскивает ногу, обходит провал, находит ступеньки, протаптывает их; вот и дверь, но теперь её вручную раскапывать, благо снег мягкий, не слежавшийся, видимо, ссыпался вниз постоянно, не успевал застыть. Тыкулча копает, копает, в поклаже есть же лопатка, куда без неё, копает час и копает другой, и мышцы болят, и спина трещит, но что делать, не возвращаться же обратно, хотя это безопаснее, предыдущий схрон не так далеко, но вот неприятность: придётся же пройти мимо стеклянных людей, и так не хочется этого Тыкулче, так не хочется, что проще копать, чем смотреть назад. Да и в любом случае кто-то же должен расчистить, с этим же теперь жить.

Всё у него выходит, хотя не сказать что ладится, с трудом, через «не могу», и вот он уже расконопачивает щели, выдирает прослойки, стоп, кто это вообще законопатил вот так, не он, точно не он и не другой местный – плохо, неуклюже, неправильно, мороз точно пробирался через эти щели, зима была внутри, дотрагивалась до вещей, мебели, лапала запасы, веселилась, как ещё, а значит, если что металлическое внутри было, пиши пропало, рассыплется в порошок, и дерево раскрошится, и вообще непонятно, будет ли что внутри, кроме трухи и холодной грязи.

Дверь открывается, первый шлюз. Да, тут зима была, и не только она – кто-то прислонил к стене лопату, да так и оставил. Тыкулча трогает лопату, древко трещит и ломается, стальная часть раскалывается, как фарфор. Он распаковывает второй вход – нет, эта получше сделана, есть ещё надежда, может, и порядок внутри. Во втором шлюзе ничего и никого, и третья дверь, вот дрянь, просто же прикрыта, её вообще не закрывали, но как повезло – вторая спасла, не продралась зима через неё, не сожрала всё, что внутри. Внутри беспорядок – тут не один охотник, не какой-то опоздавший, а человека три-четыре жрали, мусорили, сидели, за раз в схроне столько редко бывает; Тыкулча читает следы, слышит замёрзшие слова, чует запах иного, хотя стоп, откуда запах-то, как ни конопать, как ни закрывай, всё равно придёт холод через каналы, через затворы, через лазы, и запах выветрит. И запах не человеческий, другой, и тут только он понимает, что это запах смерти, и вон она, лежит в углу, эта смерть, груда тряпья и то, что осталось от человека, на ней.

Тыкулча подходит. Больше всего он боится не того, что человек мёртв, а того, что человек жив, как тот, которого он однажды уже находил в схроне. Но нет, нет, это труп, он не пахнет уже, а так, шлейфом, как будто вокруг него разливается что-то тонкое и невидимое. Черт не разобрать, рот открыт, кожа облезла, череп торчит, зубы, тонкие кости ладони. Тыкулча поднимает руку мертвеца, отчего умер, не поймёшь, когда умер – тоже, ну как когда, недавно, неделю, месяц, два, три, четыре, сколько той зимы было. Может, от голода, хотя вряд ли – вон, ещё мешки на полках, там есть что пожрать, вяленка, не всё забрали гости, не всё разорили, да и не смогли бы, тут запасов на несколько зим должно быть. Может, от углёвки, гнус-то разносит, как укусит, так за три дня сгоришь.

Во что он одет, Тыкулча, посмотри внимательно, ты узнаёшь? Да, конечно, Тыкулча уже видел такое, это для людей с юга, для искателей приключений, надеваешь такую штуку и идёшь через зиму, через Стекло, в никуда, в пустоту. Они шли над деревней и мимо деревни, смотря по сезону, и все были в этих костюмах, и где-то там далеко в зиме они и оставались в своих тёплых доспехах, где-то там их забирал ледяной дракон, сжирал их плоть, крошил их кости, Тыкулча не знал, как и что с ними происходило, он придумал дракона, потому что видел подобных на картинках. Костюм выглядит целым, и Тыкулча аккуратно расстёгивает молнию, снимает его с мертвеца, стягивает, при этом тело разваливается, голова падает набок. Зачем тебе этот костюм, дружок, ты же не умеешь им пользоваться, да и презираешь его, да и повреждён он наверняка, иначе бы его не оставили, но это скорее ритуал: мертвеца нужно похоронить, оставить зиме, а значит, костюм не нужен, он – плата за похороны, монета в глазу, откуда этот образ, Тыкулча, ты же никогда не читал чужих мифов, а впрочем, неважно.