Ставка на совесть - [81]

— Счастливый ты, Володька, у тебя такая жена…

— Да, — не без гордости сказал Владимир.

— С семьей я твоей познакомился. Здесь для меня все ясно. А на работе как? — перешел он к тому, о чем говорить за столом считал неуместным.

— Хвалиться особенно нечем.

— А меня направили к тебе, сказали, что именно в твоем батальоне я смогу найти нужный мне материал о воспитании у воинов высоких морально-боевых качеств.

— Кто сказал?

— Секретарь партбюро и командир. Я напишу про тебя очерк.

— Ты этого не сделаешь, — строго сказал Владимир и попробовал отговорить товарища: — Вообще-то тебе лучше пойти к соседям. У меня в батальоне далеко не все блестяще, я уже говорил.

— Ерунда. Хорошее все равно найдется, — самоуверенно заявил Юрий и с неподдельной задушевностью высказал: — Зачем мне поднимать на щит кого-то, когда рядом — старый друг.

— Вот поэтому я и не хочу.

— Ерунда, — повторил Юрий.

Но Владимир был неуступчив. В конце концов друзья порешили на том, что Юрий писать о Владимире не будет, зато тот сам выступит в газете со статьей.

И такая статья под названием «Жизнь диктует» вскоре появилась. Это были раздумья командира о том, какими качествами должен обладать воин в наступившую эпоху ракетно-ядерного оружия и какой накоплен в батальоне опыт по воспитанию этих качеств.

Офицеры, сослуживцы Хабарова, статью расхвалили, Шляхтин тоже одобрительно отозвался о ней. Владимиру сделалось неловко: похвалы товарищей казались ему незаслуженными.

После этого Юрий надолго замолчал. Да и Владимир написал ему лишь раз — после инспекторской проверки. Поделился с другом радостью: батальон заработал твердую четверку.

И вот теперь Юрий напомнил о себе. Письмо начиналось ухарским «Салют, дружище!» Дальше шло так же бойко:

«Извини меня, окаянного, за долгое молчание. Газетчики, видно, все на один лад: не очень любят письма писать. За день так всего себя выпишешь, что для друзей ничего не остается: газета чертовски прожорлива, думать некогда, надо гнать строчки. А думать нужно, да еще как: хочется же сделать газету такой, чтобы она брала за душу.

После октябрьского Пленума мы, как и вы в войсках, почуяли: нет, братцы-газетчики, дальше этак не пойдет — без живинки, без новых тем и новых форм подачи материалов. Вот и ищем. На все требуется время, а его, проклятого, как всегда, не хвата… И знаешь, дружище, родилась у меня идея: почему бы тебе сейчас не выступить с каким-нибудь почином? Мы протолкнем его через Военный совет, заполучим одобрение и подадим в газете как обращение ко всем, призовем подхватить патриотическое начинание. Можно прогреметь на весь округ. А это, старик, знаешь… В других округах ахнут, когда узнают, что мы — первые. Стоящее предложение, ей-богу. В общем, подумай. А как надумаешь что, сразу мне черкни. Обязательно!»

Владимир оторвался от письма. Что-то насторожило его в предложении Юрия, хотя само по себе оно было заманчиво. Не в нем ли тот самый рычажок, который с меньшими усилиями позволит Владимиру срезать дистанцию между ним и теми, кто вырвался вперед и уже рапортует об успехах? Про батальон Владимира тоже не скажешь, что он — так себе. Как раз не «так себе». Проверка показала. Но ведь хочется большего…

Да, Юрий, чувствуется, дело предлагает. Правда, есть тут что-то такое… Прожектерское, что ли. Но Владимир знает Юрия: он еще в училище не прочь был блеснуть скоропалительными идеями.

Несколько успокоенный таким доводом, Владимир опять взялся за письмо.

«Ты уж извини меня, дружище, что я — с места в карьер, а о главном чуть не забыл: поздравить тебя с успешной сдачей инспекторской. Твое сообщение об этом чертовски обрадовало меня, ей-богу. Я даже редактору сказал: «Помните, мы опубликовали дельные заметки командира о воспитании у воинов высоких морально-боевых качеств? Так у этого человека батальон — передовой». Редактор мне — вводную: «Организуйте от него новое выступление, таких людей нужно поднимать». И тогда меня осенило. Но сперва — коротенькое предисловие.

В последнее время, Володя, в армии появилось новое веяние: выдвигать политработников на командные должности, а командиров — на политработу.

Так вот, кое-где уже практикуется такая перестановка в порядке выдвижения: замполита батальона — на должность комбата, а того — замполитом полка. Но делается это еще робко, о чем говорили на одном из недавних совещаний в политуправлении округа. На совещании выступал и ваш Ерохин. Понравился он мне, толковый дядька. Здорово говорил о воспитании самих воспитателей, о привитии им партийных качеств. Между прочим, он сказал, что в их соединении много зрелых командиров и политработников. И среди прочих назвал тебя и даже подчеркнул: «Вот вам, товарищи, готовая кандидатура на должность замполита полка». Соображаешь, дружище, что к чему? Поверь моему чутью, Володька: быть тебе вскорости замполитом, тем более что сам член Военного совета сказал Ерохину: «Кто вам запрещает? Выдвигайте».

Тогда-то и блеснула у меня идея: тебе непременно надо выступить в газете со статьей о том, как вы у себя добиваетесь единства процессов обучения и воспитания. Как способствует этому послепленумовское оживление партийной работы. Напиши такой материал. Знаешь же: «хороша ложка к обеду…»