Статуя сексуальной свободы - [53]

— А не послать ли? — игриво вякнула Рюмка.

— Послать!!! — согласным криком ответил раздерганный дежурный. — Дорожкин, пошли обоих куда подальше!

— А не послать ли нам гонца за деньгами для штрафца? — задумчиво пробормотал Борис Акимович Кузнецов.

С этими словами он испытующе поглядел на торжествующую Римму Кондачкову, выступившую из зарешеченного помещения в режиме задорной плясовой.

На ходу самодеятельная артистка кокетливо подергивала верхними конечностями и притопывала нижними. На ногах у нее снова были старые галоши, зато на плечах лежал добротный пуховый платок. И свой лимит везения на сегодня Рюмка еще не исчерпала! Она поняла это, когда благообразный мужчина в шляпе и оригинальном набрюшнике из цветастой ткани остановил ее вежливыми словами:

– Уважаемая! Не хотите ли вы заработать пятьдесят рублей?

Глава 14

— Если папа спросит, где я, скажешь, что я поехала на станцию техобслуживания, привести в порядок машину, — инструктировала мамуля, вертясь перед зеркалом. — У меня что-то барахлит дверной замок.

Для поездки на станцию техобслуживания она облачилась в палево-розовый костюм от Шанель, ботильоны из сиреневой кожи и фетровую шляпку с оторочкой из серебристой норки. На отвороте костюма сверкала серебряная брошь с большим топазом и такой длинной, крепкой булавкой, которой при желании запросто можно было бы пробуровить зимнюю резину «КамАЗа». Булавка одна более-менее соответствовала стилистике авторемонтной мастерской, и я порадовалась, что подозрительного и ревнивого папули нет дома.

— Может, и я с тобой? — спросила я. — Подержу вам с мастером автомобильную свечу…

— Лучше держи тут оборону! — пропустив мимо ушей хамский намек, мамуля подмигнула мне и взяла разбухшую дамскую сумочку, из которой предательски торчало горлышко коньячной бутылки.

— По-моему, «Реми Мартин» для автослесаря — это моветон! — укоризненно заметила я, хоть и знала, что коньяк предназначается вовсе не работнику мастерской.

Мамуля отправлялась на ответственное сви… задание по добыче информации к какому-то важному дядьке из ФСБ. Дядька был их общим с папулей знакомым, но имел и собственный закрытый круг общения. Мамуля всерьез рассчитывала получить от важного эсбэшника рекомендации к не менее важным товарищам из смежных структур. Конечной целью интриги было живое общение с задержанным инструктором из тренажерного зала.

— Мне неважно, что интерьер тюремной камеры не располагает к стриптизу! Если понадобится, я силой заставлю этого парня раздеться! — хищно скалясь, пригрозила мамуля. — Уж поверь мне, я посмотрю, что у него там есть!

Из уважения к чувствам папули мне очень хотелось надеяться, что речь идет о татуировке на плече, не более того. Хотя от мамули в таком настроении можно было ожидать многого.

— Все, я ушла! Пожелай мне удачи! — мамуля подставила свой норковый чепчик под мое дочернее благословение и упорхнула из дома легким ветерком с ароматом дорогих французских духов.

Я закрыла за ней дверь и некоторое время стояла в коридоре, размышляя, чем бы заняться. При виде радостно оживленной мамули в парадных доспехах мне тоже захотелось поиграть в Мату Хари, но я пока не видела, где конкретно могу применить свои таланты по части обольщения мужчин с последующим отжимом из них ценной информации. Так ничего и не придумав, я пошла в ванную и от нечего делать запустила стиралку, битком набитую несвежим бельем. После этого у меня возникло приятное ощущение сопричастности к общесемейной борьбе с трудностями быта, которое я усилила, добросовестно перемыв оставшуюся после завтрака посуду.

Поставив в сушку последнюю ложку, я решила подкрепить чем-нибудь свои подорванные силы и открыла холодильник. Пока я решала, что скушать — яблочко или апельсин, над моим плечом протянулась к пакету с кефиром мускулистая рука Зямы.

— Доброе утро! — приветливо сказала я братцу.

Он пробулькал ответное пожелание, вытер кефирные усы, прислушался и встревоженно спросил, напряженно скосив глаза в сторону коридора:

— Что это там шумит?

— Стиральная машина, — любезно объяснила я, хрустя румяным яблоком. — Она была набита бельем, и я завела стирку.

Зяма икнул, сжал в кулаке кефирную коробку, превратив ее в подобие песочных часов, и устремился прочь из кухни, но далеко не ушел. Он остановился в коридоре, открыл дверь в ванную и довольно долго с непонятной тоской взирал на коловращение тряпок в иллюминаторе стиралки.

— В чем дело? Что-то не так? — встревожилась я.

Мало ли! Может, братец положил в машину какое-нибудь свое дорогущее дизайнерское одеяние, требующее особо трепетного отношения и эксклюзивной программы стирки, а я его заколбасила запросто, вместе с суровыми простынями и махровыми полотенцами…

— Все прекрасно! — загробным голосом ответил Зяма. — Прекраснее некуда!

Он перестал таращиться на трудолюбиво бурчащую машину и со вздохом выдвинулся в прихожую, где сразу же потянулся к телефону.

— Он не работает, — предупредила я. — Похоже, сломался.

— Вот я и хочу починить, — буркнул Зяма и полез в тумбочку за инструментами.

Примерно минуту я с недоверчивым удивлением наблюдала, как братишка неловко, но старательно препарирует телефонного слизня, и решила, что мой трудовой энтузиазм оказался заразительным. Никакого иного объяснения тому, что Зямка спросонья и натощак развил бурную деятельность, я не видела. Разве что жестокая похмельная мигрень спровоцировала приступ садизма, и бедный телефонный слизень попал Зяме под горячую руку.