Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - [86]
Богаче прочих были торговые города, расположенные на территории современной Италии: Генуя, Флоренция и Венеция. Неравенство не так сильно раздирало их общества, как в прошлые исторические периоды, когда представители элиты играли на уместной дистанции от суеты плебса. Их игры успеха привели к появлению здорового среднего класса, в том числе ремесленников и лавочников. Считается, что степень неравенства в этих городах была примерно такой же, какая сегодня существует в США. Вместе с относительно равноправным обществом появился новый вид культуры, в которой элитные игроки, обнаружив, что выделиться стало сложнее, были вынуждены постоянно искать новые способы сигнализировать о своем статусе. Они демонстрировали свой вкус и представления о прекрасном с помощью богато украшенных садов, площадей, архитектурных сооружений, скульптур, мебели и одежды. Это создавало рынок для все новых игр успеха – художников, скульпторов, архитекторов, гончаров, изготовителей шиньонов и зубных протезов. Живший в то время поэт Джованни Понтано даже написал трактат о добродетельности траты денег на личные удовольствия.
Этот современный гимн роскоши и элегантности проще всего понять в контексте статусной игры итальянцев вокруг еды. В других частях Европы основными оставались обычаи, связанные с культурой принятия пищи. В книге, изданной в 1530 году, Эразм Роттердамский описывает обедающих, которые сидят с бокалами и накладывают себе мясо из общего блюда, отрезая его с помощью ножей, которые они ежедневно носили с собой. Тарелки встречались относительно редко и были сделаны из олова, люди чаще ели с толстых кусков хлеба. Все, даже короли и королевы, ели руками. Эразм призывал не воздерживаться от испускания газов из соображений пользы здоровью, а также советовал не сдерживать рвоту, если в ней возникла потребность: «Потому что, когда вас стошнит, это не так вредно, как если вы будете пытаться удержать рвоту в себе».
В Италии все было не так. Дворянство и средние классы богатых торговых городов ели с фарфоровых тарелок с помощью вилок, ложек и ножей. В 1475 году один флорентийский банкир заказал набор из четырехсот стеклянных бокалов, в 1565 году только на одном банкете были использованы 150 тарелок и 50 мисок, «все из фарфора». Богатые купцы и дворянские семьи собирали сервизы из сотен предметов. Историк профессор Ричард Голдтуэйт писал, что «в обществе, обращавшем все больше внимания на иерархию, приготовление еды наряду с этикетом стало частью конкуренции за статус». Иностранцы порой находили итальянскую культуру питания расточительной и нелепой. Французский интеллектуал Мишель Монтень отмечал, что у едоков были салфетки и по набору столовых приборов у каждого. «Один итальянский повар, – писал Монтень, – прочел мне лекцию о науке организации ужина с таким серьезным и ученым видом, словно речь шла о насущной проблеме богословия <…> он открыл мне разницу во вкусах <…> после этого разъяснил порядок смены блюд со множеством разных деликатных тонкостей <…> и все это словами, полными важности и величия, какие используют обычно при описании правительства империи».
Но какими бы могущественными ни были игры успеха ремесленников и торговцев, их культурой все еще управляли игры добродетели, исходящие от религии и дворянства. В том, что касается главного, они все так же смотрели назад: неважно, собиралась ли итальянская элита с помощью Библии или же античных классиков усовершенствовать нравственность и способствовать развитию ремесел, – главное, что для решения проблем настоящего необходимо было обратиться к мудрости прошлого.
Но затем ситуация на Западе стала меняться. За много веков до этого христианская элита начала перепрограммировать своих игроков – те становились более открытыми и меньше почитали собственные группы. Это обеспечило бóльшую восприимчивость жителей Запада новаторским идеям. Восток, обращенный внутрь себя, перенял сравнительно немного западных технологий и концепций, зато ненасытный Запад с удовольствием присваивал то, что можно было почерпнуть на Востоке, – как показывает, например, тот факт, что итальянцы полюбили есть с фарфора. Но мы увлеклись не только их прекрасными товарами, деликатесными и дурманящими, мы перенимали и плоды их коллективного гения, в том числе индо-арабскую десятичную систему цифр и счисления, знаки арифметических действий: точки для разделения разрядов, плюс, минус, знаки умножения, деления; принципы начисления процентов и векселя.
Такая открытость новым идеям стала частью погони за статусом. В 1500-е годы в Италии, а затем и по всей Западной Европе распространилась мода на «полезные знания». «В самом начале это проявлялось как увлечение среднего класса обучением и искусствами, а черты ученого и джентльмена объединились в серьезных, хоть и в какой-то степени дилетантствующих, интеллектуалах», – писал историк экономики Джоэль Мокир. Эти джентльмены-мыслители, известные как «виртуозы», писали книги на такие разнообразные темы, как, например, лесное хозяйство, математика и законы о роскоши. Их игра успеха строилась на любви к знаниям ради знаний. Виртуозы «превратили любопытство из порока в добродетель». Обладание знанием стало символом статуса: «Придворный превратился в ученого, а на смену культуре демонстрации украшений пришло обучение ради славы и восхищения».
Нас определяют истории. Они лежат в основе наших убеждений и верований, характеров и вкусов. Тысячелетия назад умение складывать захватывающие сюжеты помогало нам расселяться по планете, поддерживать связь, проводить и стирать границы между племенами. А с недавних пор еще и писать книги, снимать фильмы и придумывать виртуальные миры. Но почему мы так любим истории? Ответ кроется в устройстве нашего мозга. С помощью последних достижений нейронаук Уилл Сторр объясняет, что корни всемирной славы Шекспира лежат в эволюции, в чем сила «Гражданина Кейна» и « Красоты по-американски» и чему мы можем научиться у самих себя.
Каждый день с экранов смартфонов на нас льются потоки селфи и мотивационных постов – и сами мы стремимся выглядеть в глазах окружающих идеально. Однако недовольство собой, вечный попутчик перфекционизма, может довести человека до безумия и самоубийства. Как нарциссизм XXI века изменил нашу жизнь и из чего он складывается? В этой книге британский журналист Уилл Сторр отправляется в длинное путешествие, чтобы найти ответы на эти вопросы. Автор пробует жить в монастыре, берет интервью у стартаперов из Кремниевой долины, влияющих на жизнь миллионов людей, углубляется в биографии Зигмунда Фрейда и Айн Рэнд, а также разоблачает политиков, которые придумали, что высокая самооценка идет нам на пользу.
Управление Историей, как оно могло бы выглядеть? Какая цель оправдывает средства? Что на самом деле властвует над умами, и какие люди ввязались бы в битву за будущее.
Наш современник обнаруживает в себе психические силы, выходящие за пределы обычного. Он изучает границы своих возможностей и пытается не стать изгоем. Внутри себя он давно начал Долгую Войну — кампанию с целью включить «одаренных» в общество как его полноправных членов. Изучать и развивать их силы, навсегда изменить возможности всей расы.
Психиатрическая больница… сумасшедший… религиозный бред… Или что-то большее? Эта книга о картине мира странных людей. Эта книга о новой вере. Эта книга — библия цифровой эпохи.
Добро пожаловать в эпоху новых технологий – эпоху, когда мы используем наши смартфоны минимум по 3 часа в день. Мы зациклены на наших электронных письмах, лайках в Instagram и Facebook, обожаем сериалы и с нетерпением ждём выхода нового видеоролика на YouTube. Дети, родившиеся в эпоху интернета, проводят столько времени перед экранами, что общение с живыми людьми вызывает существенные трудности. В своей революционной книге психолог Адам Алтер объясняет, почему многие из сегодняшних приложений так неотразимы и как снизить их влияние на нашу жизнь.
«О чём вы думаете?» — спрашивает Фейсбук. Сборник авторских миниатюр для размышлений, бесед и доброго расположения духа, в который вошли посты из соцсети.
За прошедшие с этого момента 150—200 лет человек получил неизмеримо больше знаний о свойствах природы и создал существенно больше технологий, чем за все предыдущие тысячелетия. Вполне закономерно, что в результате этого наш мир оказался сегодня на пороге новых, грандиозных и во многом неожиданных метаисторических перемен. Эти перемены связаны с зарождающейся сегодня научной биотехнологической революцией, с созданием новой биомедицины.