Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - [18]

Марко-Пьер Уайт был самой настоящей машиной по производству статуса. Награды, слава, красота, телесериал, книга – это были подсказки о престиже, сигнализирующие о высоком статусе на основе успеха. Они воодушевили следующее поколение и помогли изменить культуру. Превосходная еда стала символом статуса, и ее ценность распространилась на большие и маленькие города, на фермы и фермерские магазины, среди нишевых лавок и супермаркетов. Это нашло свое выражение на экранах телевизоров, в журналах, газетах и в конце концов – в социальных сетях. Разумеется, имели место и другие важные факторы, не последний из которых – процветающая экономика, и Уайт был не единственным, благодаря кому подул свежий ветер, нагнавший волну. Но он внес огромный вклад в обретение Великобританией кулинарной гордости. Именно так часто и развивается культура. В основе этого процесса лежит наша личная склонность к подражанию людям, пользующимся престижем, в надежде самим стать такими же.

Но это работает и в обратную сторону. Если люди, которых мы считаем существенно ниже себя, начинают нас копировать, мы, возможно, откажемся от этого типа статусного поведения. Когда фирменная «клетка» модного бренда Burberry стала популярна у футбольных фанатов и кумиров простонародья, которые демонстрировали ее на бикини, зонтиках и детских колясках, владельцы бренда посчитали необходимым отозвать ряд лицензий, чтобы остановить отток клиентов из более высоких классов. Ученые обнаружили, что афроамериканцы аналогичным образом отказываются от одежды и сленга, позаимствованных белыми.

Целые общества могут оставлять те или иные привычки по схожим причинам. Начиная с эпохи Возрождения дуэль долго была популярным методом, с помощью которого дворяне и знать в Европе и США разрешали споры. Сотни тысяч человек лишились жизней в поединках, часто возникавших из-за самых незначительных примет статуса. Типичный дуэлянт был готов «скорее погибнуть от пули или клинка, чем позволить, чтобы о нем осталось плохое впечатление», – считает Ален де Боттон, описавший, как в Париже один человек был убит за то, что объявил жилище своего соперника «безвкусным»; другой флорентинец лишился жизни, после того как обвинил своего кузена в том, что тот «не понимает Данте», а кто-то еще устроил дуэль за право обладания ангорской кошкой.

Дуэли были распространены на протяжении сотен лет. В XVIII веке Дэвид Юм жаловался, что на дуэлях «проливается кровь лучших представителей христианского мира». Утверждают, что одна из причин, почему в начале 1800-х дуэли вышли из моды, состоит в том, что их стали копировать представители низших сословий, и это заставило высшие классы отказаться от них. Это послужило сигналом, что дуэли больше не являются престижными, и с ними было покончено. Один из членов британского парламента, живший в то время, так описал этот процесс: «Я помню, как однажды воскресным утром каким-то продавцам из галантерейной лавки пришло в голову поссориться <…> и они подрались на дуэли; а как только продавцы пристрастились к дуэлям, они приобрели дурную славу в глазах представителей высших классов <…> Теперь вряд ли можно было представить себе что-то настолько же смешное, как ситуацию, когда дворянин или джентльмен в ответ на оскорбление готов был драться на дуэли».

Или же взять не столь далекое прошлое: в 2010-е годы, во многом благодаря манипуляции статусными символами, в Китае серьезно снизилась популярность супа из акульих плавников. Это в общем-то безвкусное и непитательное блюдо считалось в Китайской империи деликатесом для элиты, и обычай есть такой суп активно копировали в новом государстве, где богачи подавали его в качестве признака своего статуса на свадьбах и банкетах. Каждый год ради супа убивали 73 миллиона акул. Была запущена масштабная информационная кампания с участием знаменитостей, включая звезду баскетбола Яо Мина. Важно отметить, что председатель КНР дал указание исключить это блюдо из меню всех официальных банкетов. С 2011 по 2018 год потребление акульих плавников в Китае сократилось на 80 процентов.

Важным фактором для действия такой динамики статуса стало влияние. Когда мы распознаем престижных игроков, запускается наша подсознательная программа «подражай – льсти – приспосабливайся», и мы позволяем ей изменять наши взгляды и наше поведение. Статусные игры проходят по каналам влияния и почтения, насквозь пронизывающим иерархию. Именно поэтому влияние, пожалуй, самый стабильный из бесконечного количества символов статуса. Мы часто считаем, что наиболее надежные приметы статуса – деньги или модные вещи, но у самого высокопоставленного священнослужителя в мире может быть меньше материальных благ и галстуков от Hermès, чем у самого мелкого банковского служащего на Уолл-стрит. А вот влияние – совсем другое дело.

Разумеется, оно не является идеальным признаком статуса; люди с невысоким рейтингом могут влиять на других с помощью сплетен, лести или лжи. Но взаимосвязь прямая и предсказуемая. Даже в небольших обществах статус человека обычно проявляется в его способности влиять на других людей. Такой человек «чаще всего более заметен в дискуссиях внутри группы, высказывает свое мнение и четко обозначает свои предложения, а также озвучивает консенсус, как только он будет достигнут». Повышенное влияние высокостатусных игроков может также определяться тем, как много они говорят. По результатам одного из исследований доисторических обществ было установлено, что люди на вершине социальной лестницы говорят в 15 раз чаще, чем те, кто находится у ее подножия, и почти в пять раз чаще тех, кто стоит на ступеньку ниже.