Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга - [102]

За последние сто лет Янгстаун лишился самопровозглашенного положения «металлургической столицы мира» и опустился до положения региона со средним доходом населения всего 14 996 долларов в год. «Это настоящий американский кошмар, – сказал Джесту один из опрашиваемых. – Если вы спросите меня, здесь шансов нет ни у кого». Типичными ответами на обращенный к белым представителям рабочего класса вопрос Джеста, кто заботится об их правах, были «никто», «ты да я» и – чаще всего – «я забочусь о себе сам». В ответах часто звучала расовая ненависть, которая во многих случаях сопровождалась историями о том, что о правах афроамериканцев пекутся несопоставимо больше. Мать двоих детей сказала Джесту: «Все ведут себя так, будто белые хорошо устроились. Если ты белый, то, стало быть, богат. Мы работаем на двух работах и стараемся изо всех сил, чтобы выучить детей в школе. Но раз ты белый, ты можешь себе это позволить. Тебе не нужна помощь. Никаких займов для меньшинств, никаких субсидий от правительства». Женщина показала на соседний дом и продолжила: «В этом доме живут бандиты <…> Они держат в страхе весь район. Из-за них мы живем тут как в аду <…> Попробуй только тронуть черного ребенка, заговорить с ним или пригрозить ему. Зато они могут сделать с белым ребенком все что захотят». Другие опрашиваемые жаловались иносказательно на людей, которые «разъезжают в новых машинах, а я не могу позволить себе даже велосипед. Правительство оплачивает за них аренду и коммунальные услуги, они тратят бабки на золотые цепи и „Кадиллаки“, а я едва могу себе позволить дешевый „Шевроле“».

В Дагенхэме прибегают к иносказаниям другого рода. Когда-то здесь жили в основном белые, а сегодня население более чем наполовину состоит из африканцев, выходцев из стран Карибского бассейна, Южной Азии и Восточной Европы. Рабочие места жителям прежде в основном предоставлял завод Ford, но он закрылся в 2002 году. Джест посетил дом пятидесятидевятилетней Нэнси Пембертон с садом, украшенным пятью флагами Соединенного Королевства, один из которых развевался на шесте высотой три с половиной метра, а другой был высажен из цветов на клумбе. «Когда-то мы были сообществом, – рассказала Джесту Нэнси. – И состояло оно в основном из англичан. Была одна девочка из Азии. И один черный мальчик. Его мама была большой жирной лесбиянкой, которая вела не самый спокойный образ жизни. Но мы всегда ладили, и англичан было все же большинство». Пембертон считает, что Евросоюз лоббирует иммиграцию в Англию. «Нет лучше места для получения льгот. А нам хватает и собственных дармоедов, слишком ленивых, чтобы поднять свой зад. Я сошла как-то вечером с поезда в Баркинге, а кругом были десятки румынских женщин с детьми, и ясно было, что они ищут, чего бы стащить. Поганые людишки эти румыны. Выходишь на улицу – а там столько шума от всех этих халяльных магазинов. И мусор на улицах. У нас теперь тут как в пригороде Найроби».

Расистские взгляды высказывали не только пожилые люди. Двадцатидвухлетняя девушка рассказала Джесту: «Если иммигрант не проходит собеседование, то работодателя объявляют расистом. Мне кажется, что они забирают наши рабочие места, дома и все, что правительство пытается делать для англичан. Им все достается в первую очередь». Восемнадцатилетний юноша заявил Джесту, что выходцы из Азии «ходят с таким видом, как будто они лучше нас, а ведь это мы приняли их у себя в стране. Это очень всех раздражает. Я чувствую себя так, словно это я тут чужой».

В рассказах часто мелькало: «Я не расист, но…» Джест счел это не извинениями за мракобесные взгляды, а просьбой выслушать, что пытались донести собеседники, – ведь, по их мнению, слово «расист» стало «кнопкой отключения звука, которую можно нажать, когда кто-то жалуется на чувство утраты». Джест провел 40 интервью и в 32 случаях слышал: «Я не расист, но…» Вот небольшая выборка примеров: «Я не расист, но здесь было прекрасное местное сообщество англичан, пока не понаехали все эти албанцы и африканцы». «Я не расист. И я охереть как люблю, извините за грубость, карри из козлятины[76]. Но такую политику, когда английские семьи не на первом месте, я считаю неправильной». «Я вовсе не расист <…> но поляки заняли все рабочие места, они занимаются проституцией и распространяют наркотики». «Я не расист, но страну заполонили черные и боснийцы».

Белые представители рабочего класса из Дагенхэма живут внутри токсичной иллюзии, потому что играют в игры, где присутствуют символы расовой принадлежности и национальности. Неолиберальный и глобализационный проект застопорил их продвижение в игре, и теперь повсюду они видят одни лишь сигналы о своем поражении. Для них не имеет значения, что иммиграция хорошо влияет на британскую экономику. Из их эмпирического опыта не следует, что за снижение их статуса в ответе в том числе автоматизация и аутсорсинг. Они видят только, что катятся вниз. «Я горжусь тем, что я англичанка, и я люблю Англию, но мне противно видеть, как она исчезает, как наш язык уходит из-за того, что многим он не родной, – написала обладательница пяти британских флагов Нэнси Пембертон в письме одному политику. – Мне противно видеть, как присущий нам образ жизни отходит в прошлое, а все наши ценности игнорируются. Противно, что немногие оставшиеся островки зелени застраиваются домами, чтобы в них поместилось еще больше иммигрантов, которые присосались к нашему обществу и уж точно не приносят нам никакой пользы». В 2007 году жителей Дагенхэма и Баркинга спросили, что можно сделать, чтобы улучшить положение их районов. Самый распространенный ответ был: «Вернуть все так, как было пятьдесят лет назад».