Статьи из журнала «GQ» - [7]
Даже советская власть не додумывалась до такой откровенности — если уж привилегированный персонаж гремел в армию, то специализированная часть для него все же не предусматривалась. Теперь будущая номенклатура новой нефтегазовой России имеет все шансы с младых ногтей ходить по особо комфортному плацу в специально подобранных сапогах. И покупается все это очень просто — признай, что Америка твой личный враг, что нет ценностей выше суверенной демократии, что нет идеолога, кроме Суркова, и Якеменко пророк его.
Ты боишься дедовщины? Голода? Ежедневных унижений? Ты не чувствуешь ни сил, ни желания заниматься бессмысленной шагистикой и сутками наводить порядок в казарме? Тебя пугает бессмысленная трата жизни при полном отсутствии реальной боевой подготовки? Все это не страшно, сынок. Подпиши бумагу о вступлении в передовой отряд российской молодежи, насаждающий тут самые пещерные враки плюс откровенный комсомольский конформизм, — и полтора года службы (если обещанное сокращение состоится) покажутся тебе необременительной поездкой в летний лагерь вроде селигерского, где готовят тех самых нашистских комиссарчиков.
Так выглядит у них программа «Наша армия».
Так же будет выглядеть и программа — «Наша Россия».
№ 5, май 2007 года
Россия — тоталитарная страна?
В: Россия — тоталитарная страна?
О: Вовсе нет. Только противная.
Нынешний этап развития России войдет в историю, слава богу, не как голодный или кровавый, но вот именно как противный. Дело в том, что люди — и страны — жестче всего проверяются не лишениями, но периодами относительного процветания. Во время голода число предлагаемых вариантов невелико, и все за вас решают обстоятельства. А вот когда вы могущественны, в силе и славе, и нефтяная конъюнктура благоприятна, и внешний долг почти выплачен, и население лояльно, как никогда, — тут-то и становится видно, что вы из себя представляете на самом деле. Что вы можете предложить не в порядке борьбы или преодоления, а в смысле утверждения позитивных ценностей. Вывод получается печальный: ни-че-гошеньки.
Голодная и нестабильная Россия 90-х вела себя перед Западом отвратительно-подобострастно, полностью утратила контроль над собственными капиталами, территориями и предприятиями; но она же явила миру чудеса изобретательности в смысле выживания, блистательные примеры взаимопомощи и творческого духа, нонконформизма и самоуважения. Разумеется, далеко не все сумели выжить в это время — но те, кому удалось, состоялись в истинно ницшеанском смысле: это сверхлюди. Говорю, понятно, не о Ходорковском и прочих олигархах, равноудаленных поближе, — но исключительно о представителях настоящего среднего класса, выстоявших, вставших на ноги и воспитавших детей. О челноках, малом и среднем бизнесе, бюджетниках, офицерстве и о коллегах-журналистах, которым тоже, между прочим, было не ахти легко в горячих точках и холодных редакциях. Сегодняшняя Россия являет фантастические примеры конформизма, лживости, трусости, слабости, сдачи всего, что она умудрилась сохранить в бурях раннего рынка: чуть отпустило, чуть запахло прибылями — и люди на глазах забыли любую мотивацию, кроме финансовой или в лучшем случае карьерной. У всех внутри оказалась та самая гниль, о которой девочка-аутистка так проникновенно вещала в «Москве» Сорокина и Зельдовича: «У всех внутри как бы картошка с мясом». Даже и не с мясом, к сожалению.
Современная Россия, накопившая пухлый стабфонд, не может обеспечить своих льготников лекарствами, врачей — заработками, детей — приличными школами; она ничуть не комфортней для жизни, чем ельцинская. Но если в ельцинской все были недовольны, в нынешней все почему-то счастливы. Или, точней, по-прежнему несчастны, но уже не решаются сказать об этом вслух. Никто не затыкает рта — цензура нарастает снизу. Люди с мазохистским наслаждением запрещают себе все больше — и в этом запрещении находят больше радости, чем в любом творчестве. Взаимное мучительство тут по-прежнему интересней труда, созидания и любых форм солидарности.
Но главное — поразительная идеологическая и культурная нищета этой самой России, которой полагалось бы расцвести. Что говорить, искусство в 90-е переживало серьезный кризис, но знавали мы тогда и подлинные шедевры. Сегодня же наблюдаем такое безрыбье, такой триумф стандарта, такое тотальное применение рыночных технологий в сферах, не терпящих стандартизации и маркетинга, что поневоле ностальгируешь по временам нестабильности и национального унижения. Больше того: едва почувствовав себя богачами, мы стали бояться, что это богатство — не заработанное, вырытое из недр, — у нас немедленно отберут. Потому что прав на него, понятное дело, не чувствуем. Ни Америке, ни Китаю, ни даже Сербии не свойственно оборонное сознание, развитое до такой нечеловеческой, тотальной ксенофобии: весь мир только и жаждет, как бы нас в чем-нибудь уесть. И ненавистью к этому остальному миру проникнута вся наша политическая фразеология. Никому не отдадим нашего сырья! Да полно, братцы, кому вы нужны со своим сырьем… Есть у вас еще что-нибудь, что можно предъявить граду, миру, Богу? Любые попытки интеллектуального поиска никогда не заинтересуют власть: она хватается за ту идеологию, которую можно объяснить на пальцах. Эта стремительная деградация — вера во все более примитивные, имманентные вещи вроде крови, почвы, нефти, — произошла не в 90-е. Это следствие начавшейся сытости. Которая тоже, впрочем, скорее теоретическая — жить-то лучше не стало. Разве что уверенность появилась: как-никак стабфонд за спиной. Тот факт, что в случае чего никто ничего здесь не увидит, почему-то пока еще не дошел до сознания россиян. Им придется постигать его, так сказать, эмпирически.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Виктор Николаевич Харченко родился в Ставропольском крае. Детство провел на Сахалине. Окончил Московский государственный педагогический институт имени Ленина. Работал учителем, журналистом, возглавлял общество книголюбов. Рассказы печатались в журналах: «Сельская молодежь», «Крестьянка», «Аврора», «Нева» и других. «На реке черемуховых облаков» — первая книга Виктора Харченко.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.