Статьи 1998-1999 г. - [49]

К — В надстройке тоталитаризма было много жестокого.

К-М — Да, «быт военного времени» — страшная вещь. Жестокость, с которой подавляют всех, кто мешает, даже без умысла, соединиться, потрясает тех, кто живет благополучным бытом. Эта жестокость ему непонятна. Как это так — люди требовали расстрела «врагов народа», руководителей оппозиции! Что за звери эти советские люди!

Не понимать сегодня человека тоталитарного общества нормально — нельзя же вечно переживать войну. Но если это непонимание возводят в ранг государственной политики и объявляют признаком высокой морали, то происходит национальная катастрофа — как сегодня в России.

К — Вы считаете, что сегодня у нас уже изжит инстинкт тоталитаризма?

К-М — Думаю, он был изжит в 80-е годы, а сегодня поневоле опять оживает. Заставляет общая беда, пробуждается многовековая историческая память. В нынешних страшных условиях наше общество обнаруживает поразительную устойчивость именно потому, что оно опять в существенной мере тоталитарно — но уже не вместе с властью, а против власти «демократов». Хотя это тоталитаризм пока что подспудный, без открытой идеологии. То, что люди работают, не получая зарплаты, но и не платят целыми городами за жилье и свет — признак общинной круговой поруки, способ объединиться, чтобы выжить. Именно поэтому и «реформы не идут».

К — Но ведь после победы и восстановления основания для тоталитаризма исчезли. Как повело себя наше общество?

К-М — Оно стало исключительно быстро «демонтировать» тоталитаризм. Тут сказалась гибкость нашей культуры: общество менялось на глазам, удивительно быстро нарастала терпимость ко всякого рода отклонениям. Вспомните «шестидесятников». В 60-е годы был их расцвет, но выросли-то они в 50-е годы. Их установки и поведение были сильным отклонением от «нормы», но общество было к ним не только терпимо — оно их чуть ли не лелеяло. Только сегодня на них ворчат — да и то не слишком, если учесть, как они нагадили. Их лелеяли, а они стариков в гроб сегодня вгоняют.

Та пластичность и почти элегантность, с которой мы вышли, без душевных потрясений, из тоталитаризма, как раз должна была бы стать объектом исследований. И смерть Сталина вовсе не была ни причиной, ни условием для этого. Я вспоминаю школу начала 50-х годов. Такая раскованность мышления и такое разнообразие взглядов и мыслей! Нынешней школе далеко до этого, даже удивительно, как ее придавила ползучая «демократия».

1999

Красота погубит Россию?

За господство над человеком борются два типа власти: принуждение и манипуляция сознанием. Они, конечно, иногда сотрудничают между собой, но уживаются с трудом, так что общества разделяются на два вида — в зависимости от того, какой тип власти берет верх.

Как правило, власть, основанная на принуждении, не обладает необходимыми для манипуляции знаниями, типом мышления и технологиями, даже эстетическими вкусами. Это ей противно — тиран повелевает, а не манипулирует. Когда же у тирана возникает соблазн воспользоваться приемами манипуляции, это получается так неуклюже и топорно, что выходит боком. Договоримся только не придавать слову «тирания» ругательного смысла — примем его как условное обозначение власти, построенной не по типу западной демократии.

Так вот, любая тирания, в отличие от западной демократии, опирается на священные символы и является властью идеократической (в крайнем случае — опирается целиком на религиозные символы и становится теократией). Но идеократия не только не скрывает свои символы, во имя которых она принуждает подданных к определенному поведению, она предъявляет свои символы и требования громогласно, «с амвона». Напротив манипуляция сознанием только тогда эффективна, когда человек уверен, что выбирает свою линию поведения свободно. Цель манипуляции — внедрить желания, побуждающие человека действовать исходя не из своих реальных интересов, а из интересов правящей верхушки. То есть, манипуляция всегда скрытна, ее обязательным прикрытием является миф свободы.

После смерти Сталина советская идеократия сама начала процесс не обновления (регенерации) своих символов, как того требуют «законы жанра», а их разрушения (дегенерации). Параллельно была запущена машина манипуляции сознанием со стороны разношерстной «партии антисоветской революции». Но здесь мы не будем говорить ни о Хрущеве с Горбачевым, ни об их сотрудниках-врагах Сахарове и Солженицыне — вообще о редком симбиозе тиранов и манипуляторов, которые в три руки скрутили шею стране и всему ее жизнеустройству.

Поговорим о простом русском человеке, который, находясь в состоянии «совка», оказался удивительно подвержен манипуляции. Упрощая, примем, что советский человек отличался от русского человека начала века тем, что прошел школу (а многие и вуз), основанную на научной картине мира, был уже человеком индустриального быта и в массе своей жил в городе. От среднего человека Запада он отличался тем, что сохранил общинное крестьянское мироощущение (отношение к человеку, обществу, государству и т.д.).

Тот факт, что программа манипуляции сознанием советского человека, которая завершилась перестройкой и реформой Гайдара, по своей эффективности не имеет равных в истории, заслуживает того, чтобы затвердить его в памяти. Из него надо исходить во многих рассуждениях о настоящем и будущем России. Оболванить нашего человека оказалось так неожиданно легко, что Запад уже шесть лет стоит с разинутым ртом, как будто челюсть вывихнул. Пока он не поймет, что в России происходит, никаких инвестиций нам не будет. А понять невозможно.