Стать настоящим - [7]

Внутренности резко обдало холодком, как бывает, когда вдруг споткнешься и чуть не упадёшь, каким-то чудом устояв на ногах. Выдра без дусима! Неужели такое возможно?! И почему?! С чего это через почти два года спокойной жизни всё вдруг началось по новой: и снохождение, и рвущиеся наружу «воробьи»!.. что, чёрт возьми, происходит?

Валера хотел было немедленно позвонить Косе, но, покрутив телефон, положил его обратно в карман. Если это исключительно его личные заморочки, то он сам с ними разберётся: с врачами посоветуется, голову свою многострадальную снова проверит, может, таблетки какие попьёт… Гораздо хуже, если он — первая ласточка, за которой последует… неизвестно что! Нечто с повадками иномирья… Однако что же сразу паниковать? Подождём…

Ждать пришлось недолго: часа два спустя, когда Валера отлучился из конторы по одному из висящих на нём дел, позвонила Коса, у которой были сегодня плановые исследования, и рассказала, как чуть не схлопотала перевёртыш в установке научников надзирателей. И тогда у Валеры отлегло от сердца. Нет, это не возврат к болезни и не новая трансформация глиобластомы во что-то ужасное. С тех пор, как он лишился Дуса, его всё время одолевал подспудный страх, что опухоль снова начнёт убивать мозг. Поэтому он так испугался, увидев эту грязь на кроссовках… Но сейчас можно выдохнуть: с ним всё в порядке — причина во внешних обстоятельствах. В том, что иномирье снова здесь! — теперь он был в этом уверен. Тем не менее Валера не стал пугать напарницу своим снохождением, однако про «воробьёв» рассказал — пусть понимает, что не одна, и правильно оценивает ситуацию.

— Я думаю, надо доложить об этом Аркану, — сказала Кира.

— Давай.

Валера нажал отбой с чувством острой тоски, что снова, в стотысячный раз, не услышал в её голосе ни одной ноты, ни одного признака, что позволили бы ему попытаться сократить дистанцию между ним и напарницей. Всё это тянулось так давно, что уже выглядело безнадёжным: Кира хорошо относилась к Валере, можно сказать, просто прекрасно… однако любила она по-прежнему Маркольева, и иногда это так явственно проступало наружу, что хотелось крикнуть: «Хватит!», заорать ей прямо в лицо: «Он умер, умер! его уже не вернёшь! Зато я — здесь!! Я рядом с тобой, я всегда буду за тебя, что бы ни случилось, понимать, оберегать, помогать!» Хотя чего орать-то? Она ж не слепая! И не глухая — там, на той стороне, когда они думали, что сейчас погибнут, Валера ведь признался ей в любви… и потом, в больнице, она вроде бы проявляла ответную теплоту, но вскоре…

Вскоре, стоило ей выздороветь, теплота быстро сошла на нет, и напарница установила дистанцию. А три месяца назад, после похорон Кириного отца — Валера тогда из кожи вон лез, помогая всем, чем мог, так что даже её мать прониклась к нему большой симпатией и теперь считает женихом дочери, — Кира отдалилась ещё сильнее!..

Наверное, новая рана задела старую, вздохнул Валера, снова находя повод ждать и надеяться. Сколько бы это ни продолжалось. И пусть с момента их первого знакомства Коса изменилась — стала суше, жёстче, безжалостней, словно затвердела внутри, держа со всеми дистанцию, Валера считал: после всего, что случилось, она имела на это право… и вообще… ну, не мог же он просто взять, да и разлюбить её?

2. Влюблённый пернатый

Парень-лунатик жил не очень далеко от старого дома Ивана Григорьевича, в том же районе, — старик проследил за ним до самой квартиры, так что теперь знал его адрес. Давно привыкнув не полагаться на память, Иван Григорьевич достал из кармана пальто огрызок карандаша и аккуратно записал адрес в старую, разлохматившуюся от времени записную книжечку, давным-давно подаренную ещё Маней. Мобильный телефон у него был — дочь снабдила, велев всегда брать с собой, но Иван Григорьевич, опасаясь потерять дорогую игрушку, почти всегда оставлял его дома. Он всё равно не знал, куда там надо тыкать, чтобы что-то записать, звонить-то с трудом помнил как, да и зачем, вообще, во время прогулок кому-то звонить? В общем, не любил он эту новомодную технику. Вот бумага и карандашик — это дело другое: понятное и надёжное!

Опоясав книжечку резинкой и засунув под неё карандаш, Иван Григорьевич почувствовал, что устал. Ноги по-прежнему не болели, но события последних суток, включая ночную беготню за молодым парнем, совершенно выбили из сил. Старик опустился прямо на ступеньки в подъезде, куда зашёл вместе с лунатиком, и, привалившись к стене рядом с батареей, решил подождать здесь, пока откроется метро. А в старый дом он ещё вернётся, не сейчас, а днём позже, когда отоспится и восстановит силы.

Вскоре он задремал и увидел во сне Маню — она была взволнована и хотела объяснить ему что-то, но голос заглушил внезапно поднявшийся ветер. Он быстро нарастал и грозился превратиться в ураган. Иван Григорьевич успел сделать всего несколько шагов к Мане, прежде чем его оторвало от земли и понесло в огромную воронку смерча. Вздрогнув, старик проснулся и обнаружил себя завалившимся на бок, прямо на грязный пол в чужом подъезде, точно он — бомж, но самое ужасное заключалось в том, что чудо-шар выпал из-за пазухи и откатился на несколько шагов. Размотав тряпицу, он так сверкал внутренним светом, что непременно привлёк бы внимание любого жителя, выйди тот из своей квартиры. «Так вот что пыталась сказать мне Маня, — сообразил Иван Григорьевич, хватая чудо-шар. — Что я, идиот, подарок её потерял! Господи, какое счастье, что никто в это время не появился на лестнице и его не украл! Ох, прости меня, Манечка, дурня старого, не уследил! — больше такого не повторится…» Ивану Григорьевичу вдруг показалось, что свет внутри шара приобрёл красный оттенок, будто туда затекла кровь, но он решил, что разберётся с этим позже, в более спокойной обстановке и, быстро завернув драгоценный подарок, убрал его за пазуху.