Стать героем - [61]

Холодная сталь клинка легла в ладонь как-то иначе, ведь теперь она принадлежала ему. Вспоминались чувства, которые он испытывал, когда нес навершие копья в сумке, тогда он ощущал себя ребенком, которому дали побаловаться с серьезной игрушкой. Теперь чувства усилились, ведь игрушка была еще серьезнее. Однако, как только он повесил меч на перевязь, пришли другие воспоминания. Секунду назад лучащиеся радостью глаза вдруг померкли, будто наяву он вновь увидел убиенного им разбойника. И даже вонь сотни мертвых тел вновь ударила в нос. Пашу часто донимали воспоминания о недавней битве на лесной поляне, нередко он просыпался от дурных снов, переходящих в ужасные кошмары. Лишь погружаясь в работу над собой или мысли о Любаве ему удавалось заглушить неприятные воспоминания. Он твердил себе, что прошло слишком мало времени, что бы удалось позабыть подобное, и, пожалуй, это было правдой.

Перевязь крепилась к ремню, который он приобрел на заработанные ратным трудом деньги. Он так же несколько обновил гардероб, купив себе еще пару штанов и тунику с менее свободной рубахой. Наконец-то он догадался самолично пришить к штанам карманы, так как навесные мешочки и рубаха не до конца его устраивали. К этому его поступку отнеслись холодно, тем более, что многим не было чего прятать в таких карманах.

На свои покупки Павел истратил половину своих монет, вторую половину забрал волхв, объяснив это словами: «житие требует злата». Несколько монет все же удалось сохранить, но купить на них что-либо существенное определенно бы не вышло.

— Спасибо, — не прекращая пристраивать меч на бедре, поблагодарил наставника Павел.

Белогор улыбнулся, и, окинув взглядом кучу разномастного оружия, которое просто валялось в куче на полу в сарае, произнес:

— А ведь ты проделал немалую работу, значит, и меч ты заработал, правильно? — Белогор встал с лавки, и двинулся к выходу, — Хватит тут сидеть уже, выходи, будем заниматься.

В отличие от волхва, Белогор лояльно относился к обоим ученикам, находя в каждом черты, которые можно выделить в пример. Если у Паши не выходило быстро и ловко управляться с оружием, то Белогор заострял внимание на осторожности и осмотрительности Павла, упрекая Яна в излишней горячности. Ко всем неудачам Паши он относился снисходительно, понимая, что за короткий срок нельзя достичь видимых результатов. Однако его требования к старательности от этого не уменьшалась, и каждый раз, все без исключения мышцы на Пашином теле жалобно стонали уже к середине тренировки.

Еремей же напротив, постоянно ругал Пашу, чем еще больше загонял того в тупик. Зато Любаву он боготворил, постоянно нахваливал ее и возвеличивал ее роль, он не просто ставил ее в пример, он открыто говорил, что Паше подобных результатов мозговой деятельности ни за что не достичь. Что Пашу обижало, пожалуй, больше всего. Хотя бы потому, что древний человек в его понимании никак не может быть умнее, чем он, представитель цивилизованного мира. Однако зависти к способностям Любавы Паша так и не испытал, а оттого и соревновательного процесса не выходило, чего, вероятно, желал Еремей.

В минуты неудач своего ученика, волхв постоянно сетовал на Пашину никчемность, винил его в полном и абсолютном отсутствии способностей и желания чему-то научиться. Волхв тщетно пытался заставить Пашу занять колдовских сил у богов, хоть это и был прямой путь к волшебству, если чародей не имеет сил собственных, либо же их недостаточно. Павел же упорно не желал обращаться ни к каким богам, помня из слов самого же волхва, что ничто не достается в дар, тем более от богов. Борьба в этой замкнутой цепи между учеником и учителем продолжалась на протяжении всего периода обучения. К тому же, для такого займа силы у богов требовались жертвоприношения, ритуальные танцы и прочие непотребства. Паша никак не мог смириться с мыслью о заклании беспомощных и невинных котят, кур или гусей. Никак не мог вообразить, что станет ни с того ни с сего, плясать, словно больной Паркинсоном человек, выкрикивая при этом нечленораздельные вопли.

Единственный бог, не требовавший никаких подношений, свой дар Павлу уже преподнес. Правда, как бы Павел не старался, а извлечь новую молнию, или хоть бы искорку, из осколка копья не удавалось. Обратиться же к этому самому Перуну, как и к остальным, юный волшебник не решался. Становиться слугой богов не хотелось, и, чем расплывчатей объяснял Еремей о последствиях займа у богов, тем меньше хотелось занимать. Все-таки Паша вырос в эпоху лжи, и простыми методами затянуть его в кабалу было труднее, чем ту же Любаву.

Так и проходила учеба, уже на второй неделе Еремей опустил руки и перестал добиваться от Павла понимания чего-либо, зато уделял куда больше времени Любаве. Все это еще больше отбивало в его ученике желание постигать науку, порой, терялась не только цель обучения, но и жизни в целом.

Нельзя было назвать Пашу глупым, он, сидя за чисткой оружия, мог вспомнить названия растений, зелий, содержание заклятий и их предназначение, но все знания улетучивались под испытующим взглядом волхва.

И вот сейчас, когда полученный меч приятно тяготил пояс, а радость от обладания таким оружием на миг затмила давящие мысли, коими полнилась голова последнее врем, Павел вновь обрел уверенность. Ту самую, которая не позволила плюнуть на все и напиться после битвы с разбойниками. Почти мгновенно в голову пришла мысль, что учиться можно и по книгам, раз уж он умеет читать. А он видел у Еремея книги, наверняка хоть одна из них, да содержит информацию о таинствах колдовства.