Стать героем - [58]

Около четырех сотен лет далеко на юге шли войны, как между людьми, так и между богами. Новый бог становился все влиятельнее, все новые народы начинали поклоняться ему. Старые боги, имевшие власть на тех землях почти утратили все свои силы, и никакой угрозы для пришлого божества не представляли. Теперь народы собирались под знаменем нового божества, чтобы покорить и север. Нетрудно догадаться, что однажды они доберутся и до княжеских земель.

— Тут есть свои боги, там свои, да еще и новый бог какой-то. Но кто тогда создавал мир, кто создает этих богов? — Паша решился задать вопрос, перебив Белогора, — Вот ты говоришь, будто царство мертвых за рекой Смородиной, что там Чернобог обитает. А как же Аид, в котором течет Стикс? Олимп с его богами, Зевс там, или Юпитер, все одно…

Белогор с удивлением посмотрел на Пашу.

— И откуда ты все это знаешь?

— Не важно, мне интересно, кто создал все сущее, и богов и реки и царства мертвых?

Паша самодовольно хлебал чай, понимая, что поставил собеседника в тупик. Белогор же глубоко задумался, будто стараясь что-то вспомнить.

— Мы почитаем, как созидателя всего сущего, Рода. Но другие народы верят в иных созидателей, которые оставили здесь своих детей — богов. А потому нельзя точно сказать, кто же создал твердь, боги лишь меняют ее по своим желаниям и возможностям, но ни один из них не создавал мира первым, — Белогор замялся, будто сам не верил, своим словам, будто боялся быть наказанным за богохульство или сомнения в могущественности своих богов.

— Понятно, — Паша умолк, но лишь на секунду, готовя новый вопрос, — А что если вы поклоняетесь одним и тем же богам, просто называете их по-разному?

— Нет, — решительно отрезал Белогор, — мы не раз вступали в бой под разными началами и гибли, пока боги упивались нашей верой, нашей кровью. Они жадно старались захватить как можно больше душ…

— Я вижу, ты не особо любишь богов.

Белогор вновь осекся, взгляд его блуждал по комнате, упираясь в стены. Показалось, будто он и вовсе не станет отвечать на вопрос.

— Боги — родители войн. Тот шаткий мир, который удается установить, результат человеческих усилий и жертв, а не богов. Это мы устали гибнуть, а не они. Это наша кровь льется на землю и для нас война не всегда похожа на развлечение. Еремей твердит мне, что я чего-то не понимаю, что я прожил две сотни лет и не обрел и толики мудрости. Однако я видел столько напрасных жертв, что уже не верю в добродетель богов, каких бы то ни было. Ни новых, ни старых, ни белых, ни черных. Никаких! И если я еще могу смириться с богами, что поставлены на властвование над моею родной землей до моего рождения, а им уже хватило жертв, то нового, столь жадного, я принять не смогу, и лишь поэтому я встаю на тропу войны. Но за что мне любить богов, саму их суть? Нет, Паша, я не почитаю богов, как полагает доброму сыну своей земли, за что я и порицаем даже моими друзьями, однако, вряд ли кто-то сможет убедить меня в том, что я не прав.

Речь Белогора была преисполнена чувств, лицо к концу речи утратило краски ярости, но тем не менее грудь продолжала глубоко вздыматься, а глаза пылать гневом и решимостью.

Как бы это ни было странно, но Паша не испугался такого настроя Белогора, чего нельзя сказать о Любаве и Яне, эти двое, казалось, желали вжаться в стол.

Теперь Паша задумался сам, так и не прокомментировав слова Белогора. Впервые за последние дни он обнаружил себя полностью расслабленным и уверенным в себе. Теперь, попивая чай, у него было время подумать о мире, в который он попал и о своем месте в нем. Ему было абсолютно непонятно, почему здешние божества имели столь схожие имена с теми, что он слышал на уроках истории, но многое другое никак не сходилось. К однозначным выводам придти не удалось, слишком мало было информации в Пашином распоряжении.

«Мне предлагается бороться здесь с верой во Христа?»: задался он вопросом, допивая чай. Ответ пришел сам по себе, как будто извне в голову стукнула мысль: «Да».

Паша не мог назвать себя верующим, также он не мог назвать себя атеистом. Ему хотелось верить в то, что бог есть, что он видит и слышит людей. Но он прекрасно понимал, что религия, со всей глупостью ее обрядов, сторонников и служителей, извалявших суть веры в мерзких отходах своих неутолимых потребностей, никак не соприкасается с самим божеством.

Он не любил посещать церковь, где могли найти приют лишь изувеченные слепой верой люди, что были готовы растерзать каждого, кому их же бог дал возможность размышлять, изучать мир и видеть чуть больше, чем принято у них.

Его смущали священники, увешанные крестами из золота, твердящие о скромности жития. Скромно приезжая на работу на джипе дорогой модели, такой священник олицетворял собой истинное предназначение религии. И ездят они именно на работу.

И только сейчас Павел понял, что божество в этом виновно ровно настолько, насколько и человек. Если божеству нет дела, как его имя используется человеком, то уж и ему, Паше, тоже нет никакого дела до этого бога. А значит, нет ничего постыдного в том, чтобы встать против него.

Как раз в момент последнего умозаключения волхв вернулся в помещение. Дальнейшего Паша никак не ожидал. Он уже бывал в бане, но не до конца понимал, как происходит процесс общей помывки. А помывка была действительно общей.