Стать Джоанной Морриган - [88]

Сегодня я успеваю набить шестьсот слов и вдруг вспоминаю, что у меня в сумке лежит кассета. Папина демка. Он сам положил ее ко мне в сумку сегодня утром, когда я выходила из дома.

– Давай добудь папе миллион фунтов. Всего один миллион. Больше не надо, – сказал он, выходя на крыльцо с пакетом молока в руке. – Просто поставь им кассету. Открой папе дверь, а я уж сумею придержать ее ногой.

Я посмотрела на папины ноги. Он был в новых маминых тапках, которые в виде пушистых пчелок.

– Договорились! – сказала я и помахала ему на прощание.

Я подхожу к столу Кенни и говорю:

– Кенни.

У него на мониторе наклеена надпись: «Отъебись СРАЗУ (ты вообще кто?)». Он молча указывает на наклейку, продолжая печатать. Но я настойчива и упряма. От меня так просто не отмахнешься.

– У меня есть демозапись неплохой новой группы. Давай я поставлю, а ты послушаешь?

Не отрываясь от экрана компьютера, он протягивает ко мне руку ладонью вверх:

– Пятьдесят фунтов.

– Что?

– Послушать новую группу. Стоит пятьдесят фунтов.

Он все-таки отрывается от экрана и смотрит на меня.

– Зайчик мой, я уже слишком стар для всей этой бодяги с «новыми группами», – говорит он и вздыхает. – Я до сих пор сокрушаюсь, что Дженезис Пи-Орридж ушел из «Throbbing Gristle». И до сих пор убежден, что они могли стать величайшей рок-группой на все времена. Обратись к нашим юным товарищам. К тем, кто еще не утратил надежды.

Я иду в конференц-зал, где Роб и Зи решают кроссворд в «NME».

– Пять по горизонтали это наверняка Игги Поп, – говорит Роб. Он курит, сидя на подоконнике.

– Я уже вписал «Статус-кво» в семнадцать по горизонтали, – говорит Зи с сомнением. – Тогда получится Игги Попа.

– В этом что-то есть, – задумчиво произносит Роб.

– Привет, ребята, – говорю я и иду прямиком к магнитоле. – У меня демка.

– Прибей ее Библией. Если назавтра не станет лучше, беги к врачу, – говорит Роб.

– Что там у тебя? – спрашивает Зи. Он теперь мелкий магнат, открыл свою собственную мини-студию звукозаписи – она называется так же, как и журнал, «Спасибо», – где печатает гибкие диски и продает вместе со своим фанзином. В редакции «D&ME» его студию именуют либо «СпаЗИбо», либо «Говнолейбл», в зависимости от того, как говорящий относится к Зи.

– Это загадка, – говорю я загадочно и вставляю кассету в магнитофон. – Новая группа. Из Мидлендса. Послушайте и оцените.

В динамиках раздается потрескивание и шипение, потом включается песня. Легко узнаваемая «Сядь со мной рядом» группы «James».

– Могут возникнуть проблемы с правами, – говорит Роб. – Я даже знаю, откуда сперто. «Сядь со мной рядом». «James».

– Он… они записались на старой кассете. – Я останавливаю кассету и включаю перемотку. – Идиот.

– Это какая-то очередная готичная жуть? – спрашивает Роб. Роб убежден, что я гот.

– Я не гот, – говорю я в который раз. – Просто мне нравится ходить в черном. Я так одеваюсь. Как «Beatles» в Гамбурге. Ты же не скажешь, что они готы.

– Ты сочиняешь стихи?

– Да.

– Ты хоть раз танцевала под «Храм любви» «Sisters of Mercy»?

– А кто под них не танцевал?

– Ты никогда не мечтала, чтобы твоим старшим братом был Роберт Смит из «Cure»?

– Это распространенное…

– Ты не выходишь из дома, не накрасив глаза?

– Я решила…

– Когда ты чертишь каракули на полях, у тебя получается грустный рисунок: плакучая ива с облетевшими листьями?

– Ты листал мой блокнот!

– Знаешь, что я заметил? – говорит Роб задумчиво. – Готами не становятся. Это что-то врожденное. Заложено в генах. Как цвет глаз или кожи. Кто-то рождается чернокожим, а кто-то – готом. Готов легко распознать, даже если их выстроить голыми в ряд, не дай бог. Потому что все готы-девчонки слегка полноваты. Я бы даже сказал, толстоваты. Не в обиду тебе будет сказано, Долли. Вот они и практикуют готичность. Одеваются в черное, потому что черный стройнит. И макияж, как боевая раскраска. Это все от беззащитности, я так думаю. Они раскрашивают себе лица, чтобы казаться страшнее и отпугивать… хищников. Теперь возьмем ваших готичных парней. Все как один низкорослые, хлипкие. Но они, типа, готы, а готам вроде как не зазорно носить каблучищи. Чтобы чуть прибавить росточка. Влюбленная парочка готов – это вообще что-то с чем-то. Идут по улице, как единица и нолик. Она вся круглая, он весь тощий. Да, это что-то врожденное.

Я благодарю бывшего панка Роба за столь глубокий анализ телесной дисморфии готов и как бы вскользь замечаю, что у всех бывших панков, которых я знаю, осталось не больше девяти зубов, «в результате пристрастия к дешевым паленым амфетаминам, а также не самой полезной привычки говорить людям всякую обидную хрень и получать по зубам». Роб, чьи зубы похожи на заплесневелые сырные крошки, обиженно хмурится. Я останавливаю перемотку и включаю воспроизведение. Папина «Бомбардировка» прорывается сквозь треск динамиков.

Впервые в жизни я слушаю папины песни не дома. Дома они звучат по-другому. Дома они звучат мощно – в основном потому, что папа врубает свои кассеты на полную громкость, на хорошей стереосистеме, с большими колонками. И еще потому, что их слушаем только мы, папины дети. Явно не самая объективная аудитория для этих песен, мы их поглаживаем по загривку, как рачительный фермер – корову, когда пригоняет ее домой с выпаса. Папины песни – это наши питомцы. Наша домашняя живность.