Стать Джоанной Морриган - [33]

Нельзя спорить с шумом, шум нельзя вразумить – шум не бывает правильным или неправильным, он не обманывает ожиданий и ничего не обещает, такого шума не было никогда прежде, его невозможно ни в чем обвинить, и его невозможно принизить. Я люблю этот шум. Если кто-нибудь спросит: «О чем ты думаешь?» – я укажу на него.

Я ем этот шум, черпая горстями, как холодный искристый туман. Я наполняю себя этим шумом. Я использую его, чтобы зарядиться энергией. Потому что подросток – это пустая крошечная ракета, а громкая музыка – топливо для ракеты, а журналы и книги – карты и координаты, которые помогают выстроить траекторию полета.

Второй тип музыки образца 1992 года делают парни из рабочего класса. Манчестер. Мэдчестер. «Mondays» и «Stone Roses». Мне нравятся их песни. Нравятся этот кураж, эта разнузданная эйфория – нравится гордость простых ребят, звучащая в этой музыке, как будто половина страны все-таки поднимается на ноги после упадка восьмидесятых и упивается своей мощью и предприимчивостью. Но я боюсь этих парней. Это те же развязные ребята с окраин промышленных городов, которых я вижу на улицах каждый день и мимо которых я прохожу, опустив голову и надеясь, что они не будут свистеть мне вслед. Я никогда с ними не подружусь.

Потому что в их взглядах читается жесткая правда: им никогда не захочется затащить меня в койку. Один быстрый взгляд – и я снова невидимая в их присутствии. Такие девчонки, как я, всегда остаются невидимыми для ребят из таких групп. Меня нет в их песнях. Я не Коричная Салли. Я не сладенькая сестренка Иэна Брауна.

 Однако больше всего я люблю – бешеной, лютой и настоящей любовью – третий тип музыки 1992 года: громкую, хлесткую, проникновенную музыку, где я нахожу себя в песнях. Музыку, которую делают умные, сексапильные, сердитые фрики.

В 1992-м их немало – злых, неглупых и странных. «Manic Street Preachers» в свадебных платьях держат гранаты в зубах и поют о том, как первый мир уничтожает третий. «Suede» в рубашках, купленных на барахолке, поют о злачных муниципальных кварталах и утверждают, что после одиннадцати вечера все становятся бисексуальными. Мужчины, похожие на девчонок. Мужчины с накрашенными глазами и блестками на щеках, как будто Марк Болан и Дэвид Боуи отложили драконьи яйца в 1973-м и теперь из них вылупляется потомство.

И прекраснее всего: сами девчонки. Женщины в мире рок-музыки.

Потому что в Америке бушует буря, и ливень добрался до наших туманных берегов как раз вовремя для меня: Riot Grrrl. Женщины, словно из Лиги выдающихся леди (не джентльменов, а именно леди), издают собственные фанзины, устраивают концерты только для женщин, проводят время друг с другом, пытаются расчистить место – в многолюдных болотистых джунглях рок-музыки, – место только для женщин.

Они все – воительницы в нижних юбках и крепких ботинках. Кэтлин Ханна из «Bikini Kill» купила гитару на деньги, заработанные стриптизом; Кортни Лав бьет в репу всех, кто ее обижает.

Кортни Лав дала в репу и Кэтлин Ханне, но так вообще принято между рок-звездами – не забудем, как Чарли Уоттс врезал Мику Джаггеру, когда тот назвал его «моим барабанщиком». «Это ты мой вокалист», – заявил Уоттс, поправил манжеты и ушел, хлопнув дверью. Иногда в джунглях случаются драки. В джунглях жарко, и все психуют.

Их песни похожи на пьяные разговоры с друзьями в прокуренных пабах, как раз перед тем, когда начинаются танцы на столах. В «Девчонке-бунтарке» группы «Bikini Kill» Кэтлин Ханна поет о странной и гордой женщине так, словно люто ее ненавидит, но в конце песни она признается, что эта женщина – ее героиня и ей хочется с ней переспать.

Когда Кортни Лав поет «Малолетнюю шлюшку» – отчасти с ненавистью к себе, отчасти с гордостью за себя, – мне становится невероятно спокойно, и в то же время внутри все дрожит от волнения. Когда женщины поют о себе – а не мужчины поют о женщинах, – мир вдруг обретает четкость и глубину, и приходит уверенность, что ничего невозможного нет.

Всю жизнь я думала, что если я не сумею сказать ничего интересного для парней, то лучше и вовсе заткнуться. Но теперь я поняла, что есть и другая, невидимая половина всего населения планеты – девчонки, – с которыми я могу говорить. Точно такие же тихие и растерянные девчонки, которые ждут только стартового сигнала – какого-то знака, какого-то катализатора, – чтобы взорваться словами, и песнями, и делами, и криками, полными радости и облегчения: «Я тоже! Я тоже так чувствую!»

На Британию обрушилась новость: в Америке появилась новая разновидность девчонок. Девчонки, которым все похрен. Девчонки, которые ничего не боятся. Девчонки, которые не желают молчать. Девчонки, которым нравятся такие девчонки, как ты.

В глубокой спячке, в коконе-куколке у себя в спальне я чувствую, что знаю эти фриковатые группы – этих парней и девчонок, – знаю их, как никто. Они тоже лежали в пыльной темноте под кроватью и понимали, что им больше нельзя оставаться такими, какие они есть сейчас, и нужно строить лодку побольше. Они все создают себя заново в яростном, беспорядочном и ослепительном акте само-творения, пытаясь изобрести будущее, где для них будет место.