Старый шут закон - [13]

Миньон засмеялась.

— Но неужели эти предосторожности и в самом деле нужны? Неужели иначе все сразу же напьются?

— Душенька, я, как всегда, преувеличиваю. Просто мне не хочется, чтобы вы волновались. Вы оба мне ужасно симпатичны — видите, как я вас обхаживаю? — Она зашлась смехом. — Ну ладно, а теперь вы раскройте мне свои карты.

— Мы… — Фрэнк быстро прикинул в уме, о чем следует говорить. — Насколько я понимаю, вы устраиваете завтра званый вечер главным образом для того, чтобы рассказать о нашем деле влиятельным людям и заручиться их поддержкой. Значит, сборище должно быть достаточно представительное. Не помню, говорил я вам или нет, что с нами приехала сюда из Реаты жена одного из арестованных, миссис Ковач, и их сынишка Мики. Она единственная среди нас видела все своими глазами, поэтому я считаю, что завтра нам без нее не обойтись. Не слишком большое нахальство, если я попрошу вас пригласить к обеду и ее?

Пан посчитала на пальцах и покачала головой:

— Получается тринадцать человек за столом. Плохо! Некоторые из моих самых близких друзей ужасно суеверны. — И вдруг просияла. — А давайте пригласим и мальчика. С ним будет четырнадцать.

Фрэнк сделал в блокноте пометку.

— Кроме того, мне кажется, должны быть представители испано-американской общины — скажем, два-три члена Совета безработных. К обеду звать их не надо, столько народу и за стол-то не усядется. Пусть придут с теми, кого вы пригласите позже.

— Даю вам карт-бланш. Дальше?

— Дальше — повестка дня. Наверное, сначала должен буду выступить я: расскажу в нескольких словах о том, что произошло, потом представлю очевидца событий, миссис Ковач, и передам слово ей, и в завершение на сцену выйдет Миньон и обратится с предложением организовать комитет и создать фонд помощи.

— Хм… выступления будут коротенькие, правда? Если цвет нашей интеллигенции заподозрит, что его собираются поучать, — не дай бог, сочтут это смертельной обидой.

— Да, я знаю, — сказала Миньон.

Пан слегка замялась, но все-таки спросила:

— А этот комитет будет коммунистический?

Фрэнк тяжело вздохнул. В который раз все повторяется сначала! В который раз славные, добрые люди доходят с ним до этого места и вдруг останавливаются как вкопанные перед словом, перед призраком и начинают пятиться, отступать, порыв великодушия гаснет, в душе просыпается осторожность, страх, и, бросив все, они бегут. Для них это удар, как его ни смягчай, Фрэнк знал это, увы, слишком хорошо. Им непереносима мысль, что их могут заподозрить в причастности к пресловутому «красному заговору». Впрочем, может быть, Пан задала этот вопрос не ради себя, но ради Пирса и ради тех, кто приглашен к ней на завтра. Ведь когда шахтеры бастовали, это она дала для них деньги коммунисту Тэрнеру!

И Фрэнк ответил ей так, чтобы по возможности успокоить и в то же время не исказить правду:

— Нет, это будет не коммунистический комитет. Но к нему приклеят этот ярлык. И ко всем тем, кто в него войдет. И ко мне тоже, хоть я не принадлежу ни к какой партии. Я член ассоциации «Защита американских рабочих», в которую входят и коммунисты, и некоммунисты и которая обеспечивает рабочим помощь квалифицированных адвокатов.

Он смотрел на Пан. Она глядела на своего мужа. А Пирс наблюдал, как в бокале, который он держал в руках, поднимаются пузырьки. Наконец он спросил, кривя губы:

— Значит, деньги пойдут адвокатам?

— Деньги пойдут на судебные издержки, а вовсе не мне. — Пирс поднял глаза и посмотрел на Фрэнка. Фрэнк продолжал: — За одни процессы мне платят, за другие нет, таковы условия договора, по которому я работаю. Но дело, которое я сейчас веду, очень сложное, сложнее десятка иных дел об убийстве, вместе взятых. Сообщения в газетах, судебные пошлины, стенограммы и прочие расходы составят весьма значительную сумму, да еще нужно обеспечить пособие заключенным и их семьям. Однако сбор средств — лишь часть нашей задачи. Главное — это донести до всех правду, опровергнуть ложь, которую печатают в газетах, рассказать о жертвах произвола и о том, в чем они сейчас нуждаются, организовать движение протеста против нарушения властями гражданских прав в Реате, добиться прекращения высылки свидетелей защиты, ну и так далее.

Пирс кивнул.

Пан, видимо, была довольна, что Шарло так легко согласился с Фрэнком.

— Как, только и всего? — спросила она. — А разве не надо привязывать себя к фонарным столбам? Не надо устраивать демонстрации перед Капитолием? Не надо шуметь и скандалить? Что случилось со старыми добрыми радикалами? Где их традиции? Унесены ветром вместе с «Индустриальными рабочими мира»?

— А что случилось с суфражистками? — Фрэнк одобрительно улыбнулся. Он понимал, что все это она говорит ради Шарло. — Пусть суфражистки и «Индустриальные рабочие мира» развеяны ветром, но дух их веет над нами и по сей день.

Миньон потянулась, выгнув спину, выставив вперед грудь.

— Не пора ли ветру унести и нас с тобой, mon ami?

— Да, конечно… но, может быть, вас интересует что-то еще? — Фрэнк посмотрел на Шарло.

Шарло решительно покачал головой и допил шампанское. Миньон встала.

— Пан, я сейчас смертельно хочу спать и не могу поблагодарить вас, как вы того заслуживаете. Попытаюсь сделать это завтра. Вы trop amiable