Старый Сантос и его потомки - [21]

— Ничего, люди добрые, — отвечал Ицхак, — не вечно так будет! Не вечно мы будем скитаться, страдать, расплачиваться за мифические грехи наших далеких предков… Солнце когда-нибудь да начнет светить и для нас. Чем мы хуже других?..

Да, не так-то легко было переубедить Ицхака Сантоса! Испокон веков Сантосы относились к людям упрямым и настойчивым. Если уж они что-либо задумали, то непременно осуществят.

Сантосы никогда не избирали себе легкого пути, никогда не искали беззаботной жизни. Гордые, справедливые, трудолюбивые, они никого не обижали, никого не унижали и всегда могли смотреть людям прямо в глаза. Они никому не кланялись, ни перед кем не унижались, даже перед сильными мира сего…

ТАК НА ЧЕМ ЖЕ ОСТАНОВИЛИСЬ!

Кто мог точно помнить, сколько лет этому поселку, раскинувшемуся вдоль извилистого, крутого яра, который взбегает на гору, к самому лесу и к белой скале? Кто же вам теперь ответит на этот вопрос, если даже самый точный человек в этом поселке — бухгалтер местной артели Симха Кушнир, который уже совсем очумел от своих бухгалтерских дел, но все же находит время, чтобы каждый день записывать в толстой тетради все события и происшествия и вдобавок сочинять втайне от всех стишки к праздникам и памятным датам, — если даже он, Симха Кушнир, такой дотошный всезнайка и уважаемый человек, пожимает плечами и говорит:

— Знаете, что я вам скажу? Чтоб я так не знал о всяких бедах, как я не знаю в точности, сколько лет нашему поселку!..

И не только он, но даже старик Меер Шпигель, который до восьмидесяти шести еще считал свои годы, а затем махнул на них рукой и перестал считать, даже он, этот многолетний сторож винного подвала, не знает возраста поселка. Шпигель, который еще воевал в русско-японскую войну, потеряв в Порт-Артуре ногу и получив за боевые подвиги Георгиевский крест, нынче сидит по целым дням на завалинке своей хатенки, в центре поселка, опираясь на свои костыли. Сидит и провожает каждого прохожего шуткой, прибауткой и допытывается при этом по нескольку раз, как его зовут, да чей он будет, да куда идет… Да… Так это я все к тому, что даже он, Шпигель, отвечает, когда его спрашивают, сколько лет поселку:

— Что? Сколько лет нашему поселку? Ого-го!..

— А все же?

Старик надолго задумывается, напрягает высокий морщинистый лоб, который больше подошел бы профессору, нежели простому сторожу, долго чешет затылок, а затем громко смеется:

— Да, вопрос не из легких! Сколько лет нашему поселку?.. Могу поклясться, что лет восемьдесят с хвостиком, не меньше…

— Побойтесь бога, реб Меер! — урезонивают его соседи. — Вы с луны свалились? Восемьдесят лет! Вы хоть соображаете, что говорите? Вы уже перешагнули, чтоб не сглазить, за восемьдесят шестой, жить бы вам до ста двадцати лет!.. А тут еще жили и трудились ваши деды и прадеды, которых принесло сюда из Деражни и Литина… Те самые деды и прадеды, которые якшались с Устимом Кармалюком и за помощь народному бунтарю были приговорены к каторжным работам в Сибири… Так что же вы басни рассказываете про восемьдесят лет?..

— Может, и так… Может быть, правда на вашей стороне… Вы больше моего помните, стало быть, так… — виновато и смущенно улыбается сторож. — Что ж, пусть будет по-вашему… Могу вам сказать на это только одно: у вас нет столько волос на голове, сколько лет нашей Ружице!

— Так бы и сказали сразу, реб Меер! Там, под крутым курганом на старом винограднике, можно найти лозы, которым добрых сто пятьдесят лет, а может, и того больше… Сантосы их там посадили с незапамятных времен и вырастили. А сколько, по-вашему, лет старому кладбищу, что над крутым яром? Ведь там уцелели камни-надгробия, которым более трехсот лет… Ученые люди приезжали и рассказывали…

— Да, вы правы! — сдается окончательно старый реб Меер. — Но знаете, что я вам посоветую? Обратитесь к Гедалье Сантосу — потомку тех самых Сантосов, о которых вы только что упомянули, — он все знает. Они, Сантосы, пришли сюда первыми и зубами разгрызали эту каменистую землю. Из рода в род переходит молва, что был здесь одним из первых основателей поселка некий Ицхак Сантос. Его камень на старом кладбище можете увидеть на краю яра, там с трудом, правда, но все же можно прочесть его имя… Это он разбил здесь первый виноградник на каменистой почве, вон там… А мы, Шпигели, пришли сюда на много лет позже, когда здесь уже были домашние очаги, когда люди уже трудились на этой земле… Застали здесь тех самых Сантосов, значит… А наши предки — каторжане, те, которые когда-то участвовали в восстании Устима Кармалюка, помогали ему. Что и говорить, наши предки за это дорого поплатились… Изведали вкус царских розог, заработали сибирскую каторгу…

Старый сторож Меер Шпигель задумывается, собираясь с мыслями, и добавляет:

— Я думаю, что все это записано в каких-нибудь ученых книгах. Там вы об этом можете подробно прочесть, если это вам интересно. В каких именно книгах? Этого я уж не знаю. Говорят, старые люди вели такую книгу, пинкус она называлась, — летопись, значит, где все подробно записывалось. Записывали деды, внуки, правнуки. Книга эта переходила из рода в род, и все было ясно в ней, как на свету. Так вот во время турецкой войны, когда захватчики ворвались сюда, они якобы все сожгли, все разрушили, погибла в огне и эта славная книга — пинкус. Вот и поди узнай, что тут было. Все сгорело во время страшного пожара вместе с торами — священными книгами, вместе со старой синагогой… А строили все это те самые Сантосы, что из Испании бежали от инквизиции…