Старый корабль - [45]

— Брат Цзяньсу… — проговорила она.

Цзяньсу не ответил, с мрачным лицом он тихонько наступил на шланг с горячей водой. «Взять бы эту Даси на руки и швырнуть в чан, — бормотал он про себя. — Но главное, чтобы она с её дурацким выражением лица ничего не поняла». И он ногой отпихнул шланг в сторону.

Даси тёрла о фартук покрасневшие руки. Губы у неё дрожали, изо рта вырывался какой-то писк, высокая грудь ходила ходуном. Цзяньсу зыркнул на неё горящими глазами, и она отступила на шаг. Потом присела на корточки и, опустив голову, стала смотреть на свои красные руки. Цзяньсу шарил по её телу злым взглядом, и сердце вдруг запылало жаром. Он подошёл к ней, не колеблясь, протянул сильные руки и обнял. Она склонила голову ему на руку и крепко прижалась к ней губами. Цзяньсу поднёс её на руках к чану и сказал, глядя ей в глаза:

— Сбросить тебя, что ли? Ну как ты не вовремя заявилась!

Даси смотрела на него пылающим взглядом:

— Ты не сможешь.

— Да ты просто судьба, — безнадёжно усмехнулся Цзяньсу. Он закутал её в свою широкую накидку и почувствовал, как она взволнована. Хоть и крепко укутанная, она не чувствовала себя уверенно. Обняла его обеими руками за грудь и снова склонила на неё голову. «Какая прелестная пухлая кошечка», — думал про себя Цзяньсу, глядя на неё в просвет накидки. А вслух сказал:

— Вот возьму и отнесу тебя к себе в каморку.

Даси вздохнула, а потом посыпалась её прерывистая речь:

— Брат Цзяньсу, отдаю себя тебе, отдаю… Ты мне нравишься просто на сто миллионов! Я…

Она выражала свою любовь в цифрах. Обнимавший её Цзяньсу вдруг вздрогнул. Пришла на ум подсчитанная намедни огромная цифра. Не обращая ни на что внимания, он вытащил её из-под накидки и стал покрывать поцелуями обнажённую кожу, бормоча при этом:

— Это огромная цифра, её можно постепенно уменьшить… Даси, ты и есть огромная цифра!

Вся в слезах, Даси тяжело дышала:

— Ты мне нравишься на сто миллионов. Неси меня, куда хочешь, всё равно, куда. Я последую за тобой. Ты хочешь меня? Бери меня, убей меня, ни за что не буду на тебя сетовать… я!

Цзяньсу ни с того ни с сего шлёпнул её, потом снова закутал под накидку. Видя, что освещение понемногу меняется, он бросил:

— Рано или поздно ты будешь моей. — Поставил её на пол и велел идти в цех. Она противилась, пришлось её подтолкнуть, и только тогда она ушла.

«Бедолага!» — вздохнул он про себя.

Уже через много дней Цзяньсу вспомнил о произошедшем в то раннее утро у отстойника и испытал глубокое сожаление. Пожалел, что промешкал и что Чжао Додо дёшево отделался; даже пожалел, что сразу не отнёс Даси к себе домой. Ему, крепкому зрелому мужчине, у которого кровь кипела в жилах, никак не удавалось спокойно спать и не получалось с расчётами. Та огромная цифра словно мелкой сетью опутывала всё тело, глубоко врезалась в плоть и вызывала невероятные мучения. Он так ворочался на кане, что даже замарал циновку. Сунул руку, понюхал: кровь. Снова улёгся на спину, вперясь в почерневшую балку. И в душе пришло понимание: эти два дела рано или поздно будут завершены, должны быть завершены.

На третий день за ним домой неожиданно прибежал человек от Додо.

— Чан пропал! Чан пропал! — торопился выкрикнуть он.

Охнув, Цзяньсу сел на кане, не веря своим ушам. Он даже переспросил пару раз, а в душе уже запрыгал маленький зверёк радости. Он кое-как оделся и с колотящимся сердцем помчался на фабрику.

Множество людей стояли у входа, опустив руки, а «Крутой» Додо с красными глазами то выбегал, то забегал обратно. Везде Цзяньсу видел безграничную радость и бесконечное непонимание. Как и прежде, раздавался звон стального черпака, работник колотил что было сил, пот катил с бедняги градом, а белоснежная масса крахмала так и не вытягивалась в лапшу. Кусочки оторвавшейся лапши плавали в клокочущей воде, как озорные рыбки. Размешивающие крахмальную массу, как и раньше, двигались вокруг большого керамического чана. В это время «Крутой» Додо, предполагая, что масса размешивается неравномерно, орал, чтобы ритмичное «хэнъ-я» звучало громче. И вот уже мужчины и женщины стали выкрикивать на каждом шагу «хэнъ-я», «хэнъ-я», погружая в массу чуть ли не полруки. Цзяньсу тоже направился к самому отстойнику и, подойдя поближе, ощутил кислый запах. Не оседал крахмал и в нескольких тестовых стаканах на бетонной стойке, в них плавали неразделившиеся кусочки. Уже не приятного салатного цвета, а мутная и грязная, поверхность чана беспрерывно пузырилась. Образовавшийся посередине большущий пузырь довольно долго плавал, потом с громким хлопком исчез. Когда Цзяньсу ещё только подходил к фабрике, он уже почувствовал доносящуюся вонь, и сердце радостно забилось. Он понял, что на этот раз ситуация с «пропавшим чаном» довольно серьёзная, в таких случаях всегда появлялся подобный запах. Он присел на корточки и закурил, оглядываясь по сторонам. Промывавшая лапшу Наонао, видать, надышалась этого запаха и, зажав нос, отбежала к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха. Её с яростным воплем остановил Додо: «А ну, марш на рабочее место! Поглядим, мать твою, кто сегодня посмеет отлынивать…» Цзяньсу это казалось забавным. Лица всех вокруг, словно по мановению невидимой волшебной длани, сделались строгими и торжественными. Никто не смел шутить и хихикать. Все хранили молчание. Цзяньсу заметил Даси, и ему показалось, что лишь она остаётся беззаботной и спокойной, то и дело поглядывая на него. Даже в такой момент кокетничает, надо же!